От 12 июня до сосредоточения армии Барклая на «свенцянской» линии

Составленное в Вильковишках воззвание Наполеона к его солдатам датировано 10 (22) июня. И в тот же день Франция официально объявила войну России. Однако приказ о форсировании Немана был отдан маршалу Даву не в полдень 11-го – только поздним вечером у Понемуня переправились первые пехотинцы его корпуса, а инженеры приступили к наведению трех понтонных мостов.

Заметим, что упомянутое воззвание завершалось такими словами: «Вторая польская война будет славной для французского оружия, как и первая. Но мир, который мы заключим, принесет и свою гарантию и положит конец пагубному влиянию, которое Россия оказывала в течение пятидесяти лет на дела Европы»^[46].

Нетрудно определить, что 50 годами ранее началось царствование Екатерины II. И позднее, находясь уже в захваченном Вильно, Наполеон, по воспоминаниям А. Коленкура, сказал следующее: «Я пришел, чтобы раз навсегда покончить с колоссом северных варваров. Шпага вынута из ножен. Надо отбросить их в их льды, чтобы в течение 25 лет они не вмешивались в дела цивилизованной Европы. Даже при Екатерине русские не значили ровно ничего или очень мало в политических делах Европы. В соприкосновение с цивилизацией их привел раздел Польши. Теперь нужно, чтобы Польша в свою очередь отбросила их на свое место. <…> Пусть они пускают англичан в Архангельск, на это я согласен, но Балтийское море должно быть для них закрыто. <…> Я не хочу, чтобы петербургское правительство считало себя вправе сердиться на то, что я делаю в Германии, и чтобы русский посол осмеливался угрожать мне, если я не эвакуирую Данцига. Каждому свой черед. Прошло то время, когда Екатерина делила Польшу, заставляла дрожать слабохарактерного Людовика XV в Версале и в то же время устраивала так, что ее превозносили все парижские болтуны. После Эрфурта Александр слишком возгордился. Приобретение Финляндии вскружило ему голову. Если ему нужны победы, пусть он бьет персов, но пусть он не вмешивается в дела Европы. Цивилизация отвергает этих обитателей севера. Европа должна устраиваться без них»^[47].

Еще 12 июня Ковно был занят частями «Великой армии», и тогда же в город прибыл Наполеон, приказав устроить там переправу через Вилию. Затем на ее левый берег перешел весь 2-й армейский корпус. Его задача заключалась в том, чтобы произвести разведку на Янов и начать наступление против войск Витгенштейна. С этой целью Удино должен был направить значительную часть сил на Бобты, и если бы выяснилось, что противник находится у Кейдан, то атаковать его там. Одновременно 12 и 13 июня Макдональду посылались предписания о тесном взаимодействии с Удино и движении «с возможно большей активностью» на Россиены. Таким образом, эти соединения «Великой армии» могли создать, несомненно, очень серьезную опасность для корпуса Витгенштейна.

3-й корпус Нея 13-го форсировал Неман у Понемуня и далее двинулся на Кормелов, а 1-й наступал по большой дороге на Румшишки и Жижморы. Кавалерия Мюрата была направлена вперед для «освещения» местности. Однако, имея пока мало сведений о противнике, французский император решил до выяснения обстановки не торопиться, а также получить более точное представление о положении дел на левом фланге. Поэтому он приказал сначала Мюрату и затем Даву несколько приостановить свои соединения, а Нею – идти вверх по течению Вилии (на Скорули), параллельно с войсками Удино, наступавшими по дороге на Янов.

Согласно сведениям, доставленным Наполеону к исходу 14 июня, противник лишь отступал без намерений нанести контрудар. И на следующий день силы Мюрата и Даву вновь устремились к Вильно, корпус Нея совершил большой переход, следуя вдоль левого берега Вилии, а Удино было предписано идти на Жеймы и Шаты, чтобы атаковать Витгенштейна, если он не отступит на Шавли.

Для Александра I и Барклая вторжение неприятельских войск не оказалось неожиданным. Так, например, 10 июня император писал фельдмаршалу Н.И. Салтыкову (председателю Гос. совета и Комитета министров): «Здесь ежечасно ожидаем быть атакованы». А через два дня военный министр в своих отношениях № 286 и № 287 сообщил Багратиону и Платову, что именно «сего числа» ожидается переправа противника через Неман^[48]. И, как легко заметить, это предположение довольно точно соответствовало действительному развитию событий.

Указанные отношения Барклая являются, несомненно, очень важными документами еще и потому, что в них раскрыт первоначальный операционный план, который до тех пор был неизвестен главнокомандующему 2-й армией и командиру отдельного казачьего корпуса.

Платову предписывалось сосредоточить свои полки у Гродно и «с первым известием о переправе неприятеля идти ему решительно во фланг, действовать сообразно обстоятельствам и наносить всевозможный вред». А армия Багратиона должна быть собрана и готова «способствовать сему действию, обеспечивая тыл корпуса Платова»^[49].

В последнем пункте отношения № 286 говорилось: «Ежели 1-й армии не можно будет дать выгодного сражения перед Вильною, тогда, присоединив к себе корпуса графа Витгенштейна и Дохтурова, она будет сосредоточена около Свенцян, где, быть может, и дано будет сражение. Впрочем, если обстоятельства дозволят, то 1-я армия от Свенцян и сама пойдет вперед атаковать неприятеля. Стремление неприятеля против 1-й армии и ее движения должны руководствовать вашими собственными действиями, которые должны клониться к одной и общей цели, выше объясненной. Борисов есть пункт вашего отступления».

Таким образом, согласно изложенным в данном пункте повелениям императора, считалось вполне возможным, что войска Барклая примут участие в крупной битве у Свенцян (поскольку к ним присоединялись еще и удаленные фланговые корпуса) или даже перейдут из этой позиции в наступление. И оба эти варианта, конечно же, совершенно противоречили плану Фуля.

Тем не менее, 15 июня Барклай в отношениях Тормасову и Багратиону, а также в предписании Платову по-прежнему не исключает развития событий в соответствии с первым вариантом. Причем в двух последних документах речь идет именно о генеральной баталии. А 17 июня Александр I пишет военному министру о том, что сражаться у Свенцян невозможно. И по этой причине он приказал гвардии выступить к Даугелишкам, а подполковника Клаузевица отправил к Дисне для поиска новой позиции^[50].

Важно также отметить, что, говоря о двух вышеуказанных вариантах действий своей армии, Барклай еще в отношении № 286 использует слова «быть может» и «если обстоятельства дозволят», т.е. окончательное решение, по-видимому, зависело от того, какая ситуация сложится к тому моменту. И, действительно, вряд ли следовало непременно оставить «свенцянскую» линию и отходить к Дрисскому лагерю, если бы уже на этой линии 1-я армия смогла бы с выгодой для себя действовать намного более активно.

Как указано во многих исторических трудах, известие о переходе «Великой армии» через Неман Александр I получил только ночью с 12 на 13 июня, находясь на балу в загородном доме генерала Беннигсена. Прибыв затем в Вильно, он подписал составленные А.С. Шишковым «приказ нашим армиям» и рескрипт Н.И. Салтыкову, завершавшийся словами: «Я не положу оружия доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем». А около двух часов ночи Александр I вызвал к себе А.Д. Балашева и повелел ему доставить Наполеону письмо, в котором сообщалось, что если французский император выведет свои войска с российской территории, то достижение договоренности будет еще возможно. Успеха эта миссия, как известно, не имела. И, по воспоминаниям Балашева, на самом деле Александр I лишь хотел продемонстрировать Европе свое стремление к миру, а также, по-видимому, преследовал некоторые другие цели.

Утром 14-го он уехал в Свенцяны, и при дальнейшем отступлении к Дрисскому лагерю Барклай в течение многих дней был лишен возможности прибыть к императору за достаточно короткое время, чтобы выяснить те или иные вопросы. И это обстоятельство впоследствии оказалось весьма существенным, поскольку 1-я армия имела фактически двойное управление. Могли возникнуть недоразумения и в координации ее действий с остальными соединениями, хотя военный министр не мог отдавать им приказы по собственному усмотрению.

Узнав о неприятельском вторжении, Барклай немедленно сообщил об этом Витгенштейну, Дохтурову, Платову и Багратиону. Однако первый генерал получил это известие еще ранее, и 13 июня его корпус уже следовал к Вилькомиру. Дохтуров же, получив приказ главнокомандующего, начал собирать свои войска в Ольшанах, но ожидал прибытия авангарда Палена из Гродно лишь 18-го.

Инструкции Багратиону и Платову, в сущности, дублировали предыдущие. Так, казачий атаман должен был, собрав все свои силы, идти решительно от Гродно вправо, нанося противнику удар во фланг и тыл, а 2-я армия – подкреплять его полки, не теряя в то же время связи с 1-й.

14 июня 3-й и 4-й пехотные корпуса сосредоточились западнее Вильно, оставаясь там и весь следующий день. Барклай докладывал императору: «Неприятель хотя и показался в Еве, но идет весьма тихо и осторожно, а потому я и завтра отсель с войсками может быть не выступлю, пока достоверно не узнаю о силах и намерениях неприятельских, ибо не видя превосходного неприятеля, я не нахожу нужным отступать»^[51].

Прежде всего, слишком поспешное отступление указанных корпусов от Вильно на северо-восток могло привести к еще большему удалению от них соединения Дохтурова, что угрожало полной потерей с ним сообщения и прочими негативными последствиями. Но дело было не только в этом.

Барклай придавал большое значение боевому духу войск и постоянно стремился укрепить его. Отступление же, естественно, оказывало прямо противоположное воздействие, особенно если целая армия должна была довольно быстро оставлять одну позицию за другой, не оказывая при этом врагу никакого серьезного сопротивления. И в разработанном еще в 1810 году оборонительном плане военный министр предполагал встретить неприятеля уже «на самых границах» и далее сражаться пока не истощатся ресурсы западных провинций. В результате противник должен был выйти к укрепленной линии по Западной Двине и Днепру значительно ослабленным.

Совершенно иного мнения придерживался Фуль. Он опасался, что вследствие различных непредвиденных остановок, в том числе с целью удержания каких-либо пунктов или нанесения контрударов, отступление 1-й армии к позиции у Дриссы окажется слишком медленным, и противник сможет опередить ее там. А это в корне разрушало план немецкого стратега, поскольку, напомним, его важнейшим ключевым элементом являлась как раз оборона данной укрепленной позиции после того, как на ней сосредоточится вся 1-я армия вместе с подкреплениями. Ослабить же шедшие вслед за ней главные силы Наполеона должны были проблемы с продовольствием, уязвимая коммуникационная линия и возможные бесплодные атаки неприступного лагеря.

Как полагают многие историки, хотя Барклай и занимался по указаниям императора «компиляцией» идей Фуля и своих собственных (например, при составлении инструкции Э.Ф. Сен-При), он принципиально не одобрял того, что кампания сначала откроется длительной непрерывной ретирадой, после чего его войска будут «загнаны в полукруг окопов» у Дриссы. Так, по мнению Клаузевица, военный министр принадлежал к числу лиц, которые еще накануне войны стремились подорвать доверие Александра I к Фулю и его плану. Причем возникшая «своего рода интрига» была направлена на то, «чтобы убедить императора принять сражение под Вильно» (о возможности которого говорится и в инструкциях Багратиону от 12 июня)^[52].

Во всяком случае, Барклай не имел отношения к разработке системы укреплений Дрисского лагеря и способов его обороны, а 25 июня написал Александру I, что, в сущности, не понимает цели ни поспешного отступления, ни дальнейшего расположения всей его армии в данном лагере. Важно также отметить, что в отличие от немецкого теоретика, который видел путь к успеху лишь в точном и неукоснительном исполнении своего замысла и не учитывал изменения обстановки, Барклай во многих документах указывает, что дальнейшие его действия будут зависеть от ситуации, или подразумевает это.

15 июня он располагал сведениями, что у Ковно переправилось 60 тысяч неприятельских солдат, а с русской стороны Вильно прикрывали только корпуса Тучкова и Шувалова. К тому же к последнему не присоединился его авангард под командованием И.С. Дорохова (4 батальона, 8 эскадронов, легкая арт. рота, 5 или, по другой версии, 10 сотен казаков). И поэтому соотношение сил для сражения было слишком невыгодным. Но на «свенцянской» линии Барклай мог собрать всю свою достаточно крупную армию и 15-го еще не утратил надежды дать генеральную битву.

Однако не была выполнена другая значимая часть первоначального плана. Получив отношение №286, Багратион отвечал, что, во-первых, он не знает «какое точно сделано ген. Платову направление». Во-вторых, в случае отхода 1-й армии к Свенцянам его войска окажутся «в большой опасности», поскольку неприятель, заняв Вильно, сможет опередить их у Минска, отрезая тем самым и от предназначенного пути отступления, и от соединений Барклая. А в еще одном замечании говорилось, что при настоящем составе 2-й армии, «едва превышающем сильный корпус», ее главнокомандующий «поставил себе в непременную обязанность» выполнять посылаемые ему повеления «со строжайшей точностью».

14-го Багратион предложил Платову для исполнения воли государя, «и чтобы не быть отрезанным от 1-й армии», «следовать ближайшим трактом по правому берегу Немана через Лиду на Минск». Но, обращаясь к Барклаю, он, в сущности, намекает, что не может отдавать Платову приказы, поскольку тот не находится в его подчинении. При этом наиболее разумную реализацию предписаний для 2-й армии Багратион усматривал в незамедлительном ее движении за Щару и далее до Минска, стремясь достигнуть его раньше противника.

Вместе с тем он предлагал осуществить диверсию к Варшаве через Белосток и Остроленку силами своей армии и корпуса Платова, что, конечно же, еще более отдаляло эти соединения от войск Барклая. Но отступать в случае необходимости Багратион предполагал, «разумеется, уже не к Борисову», а к Бресту для соединения с 3-й обсервационной армией^[53]. Далее он ожидал ответы на свои замечания и предложения, и до 17 июня его главные силы оставались в районе Волковыска.

Платов в своем первом донесении обращает внимание военного министра на то, что от его корпуса отделены один полк и другие команды, полагая также, что для предписанных ему действий «нужны будут и егеря». При этом, напомним, из Белостока, согласно рапорту этого генерала, выступили только 7 казачьих полков. А 16 июня, объясняя причины своих решений, Платов докладывает, что послал нарочного к Меречу с целью получить сведения о переправе противника через Неман, но «такового предприятия неприятельского не было тогда и теперь еще нет»^[54]. И это полностью соответствовало действительности, поскольку 4-й корпус Богарне форсировал реку намного севернее (хотя Наполеон и желал, чтобы это произошло как раз не позднее 16-го). В то же самое время войска «Великой армии» приближались к Неману совсем с другой стороны – по дороге из Августово в Гродно. В силу этих обстоятельств Платов и оставался со своими полками у последнего города, занимаясь также его эвакуацией, до 16 июня.

К первоначальному плану русского командования возникает немало вопросов, но, прежде всего, в нем идет речь о генеральном сражении и переходе в наступление, хотя и только возможных, а также о фланговом контрударе, при котором 2-я армия, по-видимому, должна была идти параллельно границе на север (поскольку только таким образом она могла подкреплять казаков и обеспечивать их тыл) в ситуации, когда противник обладал подавляющим превосходством в силах.

В соответствии с распоряжениями командования 2-й резервный кавалерийский корпус 15 июня прибыл в Михалишки, а 18-го благополучно достиг «свенцянской» линии в Лынтупах. В тот же день вышел к назначенному ему пункту на этой линии и 2-й пехотный корпус, следуя через Ширвинты, Гедройцы и Лабонары. Барклая удивила такая поспешность, но Багговут отвечал ему, что торопился в Колтыняны, стремясь отступать синхронно с другими соединениями.

Витгенштейн успел собрать свои главные силы в Вилькомире еще 15 июня, и поскольку войска Макдональда через три дня дошли только до Россиен, он, таким образом, сумел избежать опасности двойного удара. Однако днем позже передовые части Удино уже приближались к Вилькомиру, вступив затем в бой у Девельтово с русским арьергардом под командованием Я.П. Кульнева. Пользуясь его прикрытием, Витгенштейн начал отход по дороге на Аванту, прибыв ночью в Перкеле.

В рапорте от 16 июня Барклай докладывает, что неприятель, «переправясь в Ковно и Пунях в значущем числе войск, имеет намерение всеми силами действовать на мой центр», и поэтому он счел необходимым отступить от Вильно на один марш. Правда, решение оставить этот город было принято еще 15-го. Причем, уведомляя о нем военачальников, военный министр указывал, что будет следовать с 3-м и 4-м корпусами к Свенцянам «в три марша». Согласно его предписанию №321 Платов, хотя и должен был по-прежнему действовать во фланг и тыл неприятелю, а также стараться тревожить его «денно и нощно», получил достаточно определенный маршрут отхода – через Лиду и Сморгонь с целью присоединения к своей армии у Свенцян, где могло состояться генеральное сражение.

А командующему 2-й армией в отношении №320 Барклай написал о наступлении крупных сил Наполеона от Ковно, своих дальнейших намерениях и предписании, данном Платову, а также рекомендовал Багратиону оберегать свой правый фланг и стараться, чтобы неприятель не мог отрезать его войскам дорогу через Минск к Борисову^[55].

По прибытии в Свенцяны Александр I сообщает военному министру, что его беспокоит молчание Багратиона и Платова, а также вероятность полной потери связи с ними. А в следующем частном письме он, упоминая о рапорте первого генерала и отсутствии каких-либо новостей о втором, полагает, что слишком долгое пребывание Багратиона в Волковыске обернется для него и Платова негативными последствиями. Поэтому император считает необходимым, чтобы Барклай ускорил движение их войск, что позволит им приблизиться к 1-й армии на несколько переходов, пока еще не оставлен Вильно. При этом казаки могли бы идти на Ойшишки и далее вслед за корпусом Шувалова, «если еще есть время», или отступать на Ошмяны за 6-м корпусом. Тогда как Багратион должен без промедления отойти за Щару^[56].

Возникли у Александра I опасения и в том, что неприятель, преследуя шедший из Россиен на Оникшты небольшой отряд Властова, может выйти в тыл позиции у Свенцян. Эти опасения оказались напрасными, но поступавшие с правого крыла известия, по-видимому, послужили основанием для замысла контрудара.

16 июня Дохтуров, не сосредоточив еще в Ольшанах всех своих сил, выступил двумя колоннами через Ошмяны на Дунашево и через Куцевичи на Сморгонь. А торопившийся из Гродно с двумя гусарскими полками Пален, в соответствии с отданными ему распоряжениями, должен был, присоединив к своему отряду три драгунских и два егерских полка с конной арт. ротой, догонять эти колонны.

Ранним утром того же дня 3-й и 4-й пехотные корпуса выступили из Вильно тремя колоннами по дороге на Свенцяны. Вскоре город был занят французскими войсками, и около 11 часов в него приехал Наполеон. По широко распространенному мнению, он был озадачен таким развитием событий, поскольку рассчитывал, что противник будет, по крайней мере, защищать Литву. А. Коленкур писал по этому поводу: «Император получил достоверные сведения об отступательном движении русских. Он был удивлен тем, что они сдали Вильно без боя и успели вовремя принять решение и ускользнуть от него. Потерять надежду на большое сражение перед Вильно было для него все равно, что нож в сердце»^[57].

Тем не менее, Наполеон приказал немедленно навести мосты через Вилию и направить легкую кавалерию по различным направлениям с целью получения сведений о противнике. А Нею было предписано возможно быстрее перейти эту реку ниже по течению и занять дорогу, ведущую в Вилькомир.

Получив указания императора, Барклай 16-го «корректирует» свои предыдущие инструкции Багратиону и Платову. При этом Платову он предложил идти на Ойшишки, а «буде не можно», то на Лиду за 6-м корпусом. Однако Александр I в тот момент, вероятно, пришел к выводу, что слишком неудобно направлять свои повеления войскам через военного министра, получая от него же и основную информацию о ходе событий. И с этих пор открывается «Исходящий журнал для записывания Высочайших распоряжений по секретной части», т.е. официальный учет рескриптов, которые направлялись не только главнокомандующим армиями, но и, например, командирам корпусов 1-й армии «через голову» их непосредственного начальника. Тогда же (16-го) Витгенштейну, Багговуту, Дохтурову, Платову и Багратиону было приказано извещать о движениях их войск и неприятельских не только военного министра, но и лично императора.

Таким образом, у Александра I появился механизм, необходимый для полноценного осуществления функций главнокомандующего армией. И он стал им довольно активно пользоваться. В то же самое время Барклай оставался в своей прежней должности, его права не были никак ограничены, и, таким образом, в рамках вверенной ему армии он мог принимать совершенно самостоятельные решения. Такая ситуация привела к возникновению многих противоречий и недоразумений, которые весьма отрицательно отразились на управлении войсками.

Вместе с тем к Барклаю император обращается, как правило, в частных письмах, и 16-го он сообщает о своем повелении Багратиону идти за Щару и далее на Вилейку. Ранее предполагалось, что сначала 2-я армия отступит к Минску, где к ней присоединится 27-я пехотная дивизия (вполне, заметим, разумное решение). Но теперь с целью выигрыша времени она была направлена прямо на Вилейку, а казаки Платова в связи с этим – в сторону Лиды, чтобы далее следовать между 3-м и 4-м корпусами и 2-й армией.

Вот главная часть этого рескрипта (№ 5) Багратиону: «По движениям неприятеля против правого фланга 1-й армии, найдя необходимым соединить большие силы против оного, дабы нанести ему сильный удар и потом действовать на него наступательно, почитаю нужным предписать вам, чтобы, перейдя с вверенною вам армиею за реку Щару, тянуться на соединение к 1-й армии через Новогрудок или Белицу, куда из сих двух мест вам удобнее будет, оттуда же на Вилейку, на которую предпишите следовать на соединение с вами и 27-й пех. дивизии, идущей теперь из Минска на Новогрудок. Действуя таким образом в правый фланг неприятеля, иметь главным предметом вышеупомянутое соединение вашей армии с 1-ю. В случае же, что весьма превосходные силы неприятеля не позволят исполнить сим предписываемого вам движения, вы всегда будете в возможности ретироваться на Минск и Борисов»^[58].

Нетрудно заметить определенную связь между изложенным в самом начале документа замыслом и тем эпизодом, который Беннигсен приводит в своем III письме: «Прибыв вечером 15 (27) июня в Свенцяны, <…> мы получили перед нашим выступлением донесение, что маршал Удино, со своим корпусом, в 36 – 40 тыс. чел. подошел близко к гр. Витгенштейну. Я немедленно поспешил к государю, чтобы представить ему не только возможность, но даже полную уверенность нанести решительный удар этому неприятельскому отряду, послав к гр. Витгенштейну корпус генерала Багговута, находившегося уже близко от него. Эти два корпуса могли вполне осуществить означенный план, но для большей уверенности в успехе я предложил двинуть из Визди резерв, под начальством великого князя, для поддержки означенных двух корпусов, что довело бы общее число наших войск до 80 тыс. чел., более чем достаточных, чтобы разгромить корпус Удино. Все означенные войска после этого блестящего дела должны были вернуться и подойти, вместе с остальными войсками, к берегам Двины. Его величество одобрил мой план…»^[59].

Беннигсен приводит удивительно близкую к действительности численность войск Удино, но в то же время не знает, что 15-17 июня гвардия находилась в Свенцянах, и, конечно же, намного ошибается, полагая, что у русских в двух пехотных корпусах и гвардейском резерве было тогда до 80 тысяч человек. На самом деле без этого резерва (и с учетом конницы Уварова) против неприятеля действовало бы около 40 тысяч человек. И хотя еще имелось бы значительное превосходство в артиллерии, успех не являлся совершенно очевидным. Кроме того, следовало принимать во внимание и многое другое.

При неблагоприятном развитии событий Удино, по-видимому, постарался бы отступить к Ковно, но даже в самом худшем случае у него оставались свободные пути отхода на запад. С этой стороны, от Ковно и с правого берега Вилии к нему могли прийти на помощь другие соединения «Великой армии». Заметим также, что подход к Вилькомиру всей гвардии, несомненно, позволял русским создать уже достаточно серьезный перевес в силах, однако для достижения этого пункта ей потребовалось бы идти не менее трех суток, причем по весьма трудным дорогам. В то же время от Вильно, где сосредоточивалась внушительная часть левофланговой группы Наполеона, к Вилькомиру вел и более короткий, и более удобный путь. А корпус Нея находился к последнему пункту еще ближе.

На возможность ситуации, когда войскам Удино будут противостоять еще и полки Багговута, обратил внимание и французский император. Он ожидал, что Ней, согласно отданным ему указаниям, отправит сильный разведывательный отряд по дороге на Вилькомир, еще 16 июня узнает об истинном направлении корпуса Багговута (по полученным ранее сведениям он отступал через Мушники, Гедройцы и Колтыняны) и вечером 17-го прибудет в Мейшаголы. На следующий день маршалу было предписано из этого пункта (заняв его «без промедления») далее идти к Гедройцам, откуда он смог бы двинуться в зависимости от обстоятельств либо на Вилькомир, либо на Свенцяны, располагая свои войска между корпусом Удино и авангардом Мюрата для взаимодействия с ними. Если же на этом пути оказалось бы соединение Багговута, то следовало решительно атаковать его, поскольку оно было значительно слабее. И, как указано в труде Харкевича, 19 июня войска Нея уже достигли Гедройц.

План сильного контрудара на правом крыле, особенно с участием всего гвардейского резерва, противоречил замыслу Фуля и в конечном итоге осуществлен не был. Беннигсен писал о судьбе своего предложения: «Его величество одобрил мой план, но, имея большое доверие к генерал-лейтенанту Пфулю (некогда начальнику штаба прусского короля, вышедшему в отставку после погрома Пруссии при Иене и Ауэрштедте и принятому в нашу службу), государь стал совещаться с ним о составленном мною плане. Пфуль его не одобрил; он находил, что этим подвергается риску целое для весьма малого»^[60].

Совершенно нарушало замысел немецкого стратега и соединение двух армий. Однако в нем ничего принципиально не изменялось, если бы 1-я армия продолжала отход к Дриссе, а 2-я стала бы действовать на линии, проходящей из Вилейки через Минск в Бобруйск. А именно такая задача ставилась Багратиону в инструкциях, доставленных ему 25 июня.

Получив вечером 16-го отношение № 320, главнокомандующий 2-й армией отдал распоряжения «о немедленном выступлении по данным маршам к Минску». Отвечая военному министру, он замечал: «Впрочем, если неприятель поспешит, чтобы не допустить нас в соединение, чем, конечно, себя обессилит: тогда ваше высокопр-ство имеете самое выгоднейшее время дать сражение»^[61].

17-го 2-я армия выступила к Слониму, а 27-я пехотная дивизия должна была остаться в Минске. Но, исполняя полученный на следующий день рескрипт № 5, Багратион направил свои полки из Слонима не по еще довольно безопасному пути – на Несвиж, а к Новогрудку (где он предписал «ожидать соединения» 27-й дивизии и «следовавшим обратно» кирасирам). И, конечно, очень легко понять, что, следуя к Вилейке, 2-й армии пришлось бы преодолеть не менее 200 км. в условиях наступления противника со стороны среднего Немана и одновременного оставления войсками Барклая сначала Вильно и всего пространства южнее него, а затем (21-го) и «свенцянской» линии. Впрочем, уже первые переходы через Новогрудок (а тем более через Белицу) со значительным уклонением на север являлись для 2-й армии очень опасными. При этом она начала указанное движение 19-го, когда Наполеон отправлял свои директивы Даву уже в Ошмяны, а Гродно был занят частями Жерома двумя днями раньше.

В своем рапорте № 372 Багратион докладывал, что 22 июня, несмотря на все затруднения по устройству переправы, одна колонна его армии находилась «в деревне Николаеве, на правом берегу Немана лежащей», а на следующий день он намеревался «выступить двумя колоннами на Вишнев и Воложин». Тем временем корпус Платова, оставив Гродно, прибыл в ночь на 20-е в Лиду. Оттуда казачий атаман, исполняя повеление о присоединении к своей армии, предполагал идти в сторону Ольшан, но был вынужден повернуть сначала к Ивье, а затем к Бакштам.

17 июня Барклай приказал Дохтурову, «по высочайшему повелению», идти со всеми своими войсками (которые накануне еще должны были отступать через Кобыльники и Даниловичи «на Дисну») через Михалишки и Константинов в Лынтупы. Однако Александр I уже принял решение оставить позицию у Свенцян, поскольку она была слишком невыгодной, и повелел командиру 6-го корпуса ускорить марш и следовать на Кобыльники и Козяны. Возглавляя одну из колонн, Дохтуров прибыл к переправам через Вилию (в Дунашево) 18-го. Там он ожидал подхода «около ночи» второй колонны и присоединения вечером «за Сморгонами» отряда Палена, докладывая в рапорте, что последний прибыл 17-го в Ольшаны, а входившая в его состав конница под командованием К.А. Крейца «сего утра в 8 часов» вступила в бой с неприятелем в Ошмянах. По другой версии, это произошло днем раньше.

17 июня 3-й и 4-й пехотные корпуса перешли в район Боярели. В рапорте императору Барклай писал, что если неприятель не будет преследовать, то он «намерен завтра дневать здесь», поскольку позиция выгодна, «и оба фланговые корпуса успеют между тем сблизиться». В частном письме к нему Александр I полагает, что Багратион вместо прекрасной диверсии предложил, по крайней мере, очень опасную и лишающую 1-ю армию всякой помощи 2-й (т.е. к Варшаве), и лучше бы, не теряя времени, отступал^[62]. Однако, напомним, согласно данным ему инструкциям Багратион мог принять такое решение самостоятельно только в случае превосходства неприятеля в силах, и вполне определенные приказы об отходе с указанием точного направления он получил только в Зельве 18 июня.

Тем не менее, Барклай в тот же день писал императору, что вместо выполнения его повелений главнокомандующий 2-й армией теряет время на излишние рассуждения, а также «путает голову» Платову. Военный министр надеялся, что после распоряжений монарха эти генералы еще смогут изменить ситуацию к лучшему, и не видел никаких причин для беспокойства в существующем положении дел у Витгенштейна, в центре и на левом крыле своей армии. По имевшимся у него сведениям из арьергарда противник «нажимал» лишь небольшими патрулями^[63].

Поздним вечером Александр I получил рапорт Витгенштейна о деле при Девельтово. И еще в тот же день (17-го) он повелел Г.П. Уланову (коменданту Динабургской крепости) «иметь неусыпное наблюдение по левому берегу р. Двины», а Меллеру-Закомельскому – отрядить полк легкой кавалерии в Динабург «для содержания там извещательных постов». Этот сводный гусарский полк (4 запасных эскадрона 2-й кав. дивизии) прибудет из Себежа к месту назначения через 6 дней.

18-го Уланову было предписано направить часть этой конницы к Езеросам «для открытия неприятеля» и получаемые известия оттуда, а также из Бауска доставлять немедленно. Помимо этого император распорядился ускорить построение мостов в Друе и Дриссе, а также отдал еще два приказа Меллеру-Закомельскому. Согласно первому этот генерал должен был без промедления отправить резервные батальоны «из Торопца и Белого в Дриссу, а из Вязьмы, Ельни и Рославля в Полоцк и потом в Дриссу», даже «если бы они не совершенно еще были обмундированы».

Заметим здесь, что всего в упомянутых депо находилось 27 батальонов, еще 18 (из Подгощинского, Старорусского и Холмского депо) предполагалось сосредоточить в Риге, по 12 – в Бобруйске и Мозыре (Стародубского, Новгород-Северского, Конотопского, Роменского) и 18 – в Киеве (Ахтырского, Змиевского, Изюмского).

Во втором приказе говорилось следующее: «Неприятель, переправясь чрез Неман при Мерече и Олите, Понемуне и Юрбурге, показался в силах только против корпуса гр. Витгенштейна, не беспокоя много другие корпуса. Корпусы же маршалов Нея и Удино, по-видимому, действуют на 1-ю нашу армию, и весьма вероятно, что, делая только фальшивые атаки, Наполеон обратится большими силами на Динабург или Друю для истребления тамошних переправ». Поэтому предписывалось немедленно отправить из первого пункта во второй 12 запасных батальонов (1-й гренадерской и 7-й пехотной дивизий) под командованием А.Ю. Гамена, усилив их также кавалерией Н.Г. Репнина (11 запасных эскадронов из Режицы, Люцина и Опочки)^[64].

Эта пехота и конница прибыла в Придруйск 23-24 июня. Однако для исполнения первого распоряжения требовалось значительно больше времени, и вскоре (21-го) Александр I повелел для перемещения резервных войск, которые к началу войны находились в своих депо, использовать подводы. Тем не менее, первые два батальона выступили из Торопца только 25 июня, и следующие два – через 3 дня. А 6 июля Меллер-Закомельский докладывал, что в Невеле и Дисне сосредоточены, соответственно, четыре и два батальона этой Торопецкой бригады, и он ожидает подхода в первый пункт еще двух бригад с 8-го по 19-е. Прочие батальоны должны были собраться в Смоленске.

В частном письме Барклаю император тоже указывает на возможное намерение противника обойти правый фланг и достигнуть Двины раньше 1-й армии. Он считает это достаточно вероятным, поскольку войска Нея находятся «против нас», Удино – были у Вилькомира, но слева от последних первоначально были корпуса Даву и Макдональда. А в следующем письме Александр I выражает еще большую убежденность в своем предположении, считая также, что неприятель с умыслом не преследует соединения Барклая, чтобы они отходили медленно, стремясь на самом деле выиграть у них фланг. Поэтому, по его мнению, эти войска не должны задерживаться, и завтра утром им надлежит прибыть в Свенцяны^[65].

Барклай 18-го сначала хотел сделать лишь небольшой переход, но, получив рапорт Багговута, который «слишком скоро и далеко отступил», принял решение идти до Свенцян. В частном письме Александру I он полагает, что, несмотря на события, о которых докладывал Витгенштейн 16-го, противнику не удастся обойти правое крыло 1-й армии, но он может пойти на Динабург, который не приведен в состояние обороны. И далее военный министр делает очень любопытное замечание о том, что поскольку ему неизвестны планы императора на будущее, он ничего не может предписать по данному рапорту Витгенштейну и ожидает «очень скромно» повелений, осмеливаясь просить направлять их прямо к графу, чтобы не терять время^[66].

17 июня Наполеон формирует уже достаточно сильные колонны для действий в различных направлениях от Вильно. Мюрату, в подчинение которого поступали 2-я и 3-я пехотные дивизии корпуса Даву, было приказано наступать на Неменчин, выбить оттуда неприятеля и преследовать его. При этом вся пехота с конницей Монбрена должны были идти по правому берегу Вилии, а генерал Нансути с дивизией Сен-Жермена – по левому. Но еще ранее всех этих сил к указанному пункту выступила легкая кавалерия Брюйера, которая и овладела им вечером того же дня.

1-я пехотная дивизия Морана двинулась к Михалишкам, 5-я – на Ошмяны, вслед за бригадой Пажоля, а 4-я пока оставалась в резерве. Наконец, бригада Бордесуля, имевшая пока в подкрепление только один пехотный полк Компана, следовала по дороге на Лиду. Сам маршал Даву первоначально должен был отправиться с кирасирами Валанса к Михалишкам.

Вскоре Наполеон получил донесения о столкновении передовых отрядов с неприятелем у Ошмян и Б. Солешников. В первом случае это был упоминавшийся выше бой, в котором с русской стороны приняла участие кавалерия К.А. Крейца, а во втором – на пути частей Бордесуля 18 июня оказался бывший авангард пехотного корпуса Шувалова. Дело в том, что его командир И.С. Дорохов не получил своевременно приказа об отходе и оставался со своими войсками до 14 июня в месте первоначальной дислокации. Прибыв затем в Олькеники, он обнаружил, что севернее уже находился неприятель, и решил идти к Б. Солешникам. Известия об этих событиях привели Наполеона к выводу о том, что его передовым отрядам удалось обнаружить движение корпуса Дохтурова в частности и армии Багратиона в целом (очевидно, он не знал о недавних изменениях в составе русских войск). А в письме Даву от 19 июня (1.7) французский император уже не сомневается, что 2-я армия противника перешла из Бреста к Гродно и оттуда стремится пройти к Свенцянам^[67].

Поэтому он решил атаковать эту армию сразу по трем направлениям, и реорганизует силы Даву и Мюрата следующим образом. Колонну, идущую к Михалишкам, должен был возглавить генерал Нансути, в подчинение которого поступали дивизии Морана и Сен-Жермена, а также две бригады Брюйера. Генералу Груши было поручено командование колонной, наступавшей по дороге на Лиду и составленной из пехоты Дессэ, конницы Бордесуля и еще одной легкой кавалерийской бригады (вероятно, входившей в дивизию Шастеля). Полки Компана и Пажоля усиливались кирасирами Валанса и гвардейскими уланами, т.е. бригадой Кольбера (которая впоследствии к ним все же не присоединилась). Этими войсками непосредственно, а также двумя другими колоннами командовал Даву. И для поддержки маршала Наполеон выделил одну дивизию пехоты и одну кавалерии (видимо, Клапареда и драгунская).

Он предполагал, что эти три группы войск атакуют авангард, центр колонны и арьергард Багратиона. В подчинении Мюрата, соответственно, остались две пехотные дивизии и кавалерия Монбрена. Использовать для осуществления своих замыслов больше сил французский император не мог вследствие задержки 4-го и 6-го армейских корпусов. Получив известия о них 20 июня, он подверг критике действия Богарне и с этих пор непрерывно торопил его, направляя сначала в район Вильно, а затем в Солешники и Ошмяны.

19 июня отряд Дорохова перешел в Ольшаны и намного «оторвался» от войск Бордесуля. Даву со своими главными силами находился в Ошмянах, а колонна Нансути достигла вечером Михалишек. Однако корпус Дохтурова, совершив в этот день большой переход, к ночи прибыл в Свирь (и ровно через двое суток – в Поставы, куда основные силы французского генерала подошли только 23-го). При этом Дохтуров в своих рапортах 20-22 июня ничего не упоминает о каких-либо арьергардных делах с неприятелем.

Севернее после боя у Довигон авангард Мюрата располагался в районе Боярели, а корпус Нея – на его левом фланге, у Гедройц. Войска Витгенштейна отступили в Солок, и, таким образом, все корпуса армии Барклая, за исключением 6-го пехотного, дислоцировались на «свенцянской» линии. При этом основные силы Удино находились по-прежнему у Вилькомира. Накануне Наполеон выразил полное удовлетворение действиями и маневрами маршала. Он порекомендовал ему не утомлять совсем своих войск, позаботиться об их снабжении и т.д., не отдав никаких распоряжений о преследовании Витгенштейна.

Тогда же Макдональду, поскольку перед его корпусом не было какого-либо противника, французский император предписал занять Поневеж, Шавли и Тельши. Однако ему пришлось повторить это распоряжение 22 июня, и, по известной версии, части 10-го армейского корпуса (или, во всяком случае, 7-й пехотной дивизии) выступили из Россиен только 26-го. При этом пруссаки двинулись по направлению к Бауску и Митаве.

Таким образом, соединения «Великой армии» в тот момент не угрожали правому флангу армии Барклая, не пытались обойти его или уничтожить переправы в Динабурге, а тем более в Друе. Тем не менее, у Александра I опасения в подобных намерениях противника сохранялись, поскольку 19 июня он писал Н.И. Салтыкову: «Неприятель старается обойтить наш правый фланг, как я всегда оное полагал…». А Уварову он повелел подкреплять Витгенштейна именно с целью предотвращения обхода этого крыла. В письме военному министру император вновь торопил его прибыть в Свенцяны и, отвечая на его мнение, указывал, что направить 1-й пехотный корпус к Динабургу опасно, поскольку, следуя туда, он может быть разбит превосходящими силами^[68].

Хотя еще в тот же день корпуса Тучкова и Шувалова прибыли к Свенцянам, Барклай приказал всем соединениям 20 июня остановиться, чтобы улучшить организацию их движения. Александру I он написал, что, исходя из полученных донесений, в настоящее время противник еще очень далек от возможности обойти правое крыло, а Витгенштейн со своими войсками занимает такую позицию, из которой он может не только прикрывать Динабург, но и наблюдать все движения неприятеля влево, в сторону Двины^[69].