18 марта в Новосибирском художественном музее (Свердлова, 10) открылась юбилейная выставка новосибирского фотохудожника Владимира Дубровского "Колея 35 мм".
А 19 марта в 17-00 в галерея CОNNECTION (Красный проспект-88/1, метро "Гагаринская", т. 202-924) открывается юбилейная фотовыставка мэтра новосибирской фотографии Владимира Дубровского, на которой будет представлена будет серия портретов.
"Он учит: красота - не прихоть полубога, А хищный глазомер простого столяра" О. Мандельштам.
Владимир Дубровский - фотограф, сильный человек, крепко стоящий на ногах в этом трехмерном пространстве, прямо смотрящий на этот реальный мир, воспринимающий его как единственную натуру. Владимир чужд отвлеченного теоретизирования, он практик, руководствующийся творческим инстинктом, точным и "хищным глазомером" фотохудожника. Но попытка сформулировать его кредо парадоксальным образом обнаруживает сходство с художественными манифестами акмеистов, с эстетикой "камня", с эстетикой возвращения к материальности, "вещности", предметности. Было бы неверным искать в его камлающих шаманах, в православных монахах, молящихся христианах и мусульманах некие энергетические проекции метафизического пространства, спонтанные выплески ирреального. Дубровский живет в этом мире и его фотографирует. Он стремится подчинить себе все этапы работы и получить предсказуемый материал, привести в соответствие замысел и результат. Он уверенно кадрирует этот мир, его фотографии по-мужски просты, точны, лаконичны, подчас экзотичны, как дорожная проза И. Бунина. Владимир тоже путешественник. Он вырос в Термезе, на юге Узбекистана, в погранчасти. Рядом горы, пустыни, Амударья, за ней Афганистан. Его глаза с детства насыщены яркими образами Средней Азии, определенностью линий и форм, света и тени.
Уже в 80-е годы, в ташкентский период жизни, Дубровский попадает в круг самых известных и востребованных фотографов Узбекистана. Совместно работает с японским фотографом Ютака Сакаи в Средней Азии и на Дальнем Востоке.
90-е годы, распад страны, кризис культуры. Владимир Дубровский резко меняет обстоятельства, переезжает в Россию, оседает в Новосибирске, начинает новую жизнь на новом месте. Вскоре он и здесь становится заметен - после выставки, посвященной борцу Карелину. Одна за другой в разных залах открываются его выставки, три из них состоялись в Новосибирской картинной галерее. Владимир много путешествует и создаёт большие циклы фоторабот: православные монастыри России и Украины, монашеская жизнь, север, Дальний Восток, Байкал, аборигены Сибири, Алтай, Тыва, Хакасия, шаманы. Новые поездки в Среднюю Азию - Самарканд, Бухара, Хива.
Владимир Дубровский - мастер фотопортрета, пейзажа и, в особенности, мастер репортажного жанрового фото. Он нашел ту пропорцию между индивидуальным самовыражением и задачами объективного свидетельства, которая позволяет соединить художественность и документальность. Документальность - основная категория его системы. Он оставляет зрительные свидетельства жизни в её парадоксальности, красоте, неповторимости, противоречивости, проявленности. Его работа - не просто поиск кадра, внешней композиционности фрагмента, выбранного в бесконечной текучести мира, но выявление и проявление внутренних контуров и связей, наполняющих смыслом фотографию. Дубровский задумывается над проблемами и противоречиями жизни, над смыслом присутствия человека в мире. Диапазон его интересов широк - от социальных, экологических, этнологических тем до феноменологии человеческой личности. Именно человек в социальном, культурном, природном и временном измерениях - основная, "сквозная" тема его работы. Все чаще в поисках человека Дубровского тянет в сторону от больших мегаполисов, в сторону от утопий общества потребления. Он ищет. В свои пятьдесят он в пути. Это его работа, это его жизнь. (Владимир Назанский)
Владимир Дуброский о себе: Фотография для меня - это возможность общаться с людьми языком светописи, остановленных мгновений - наполненных тонкой игрой психологических и эмоциональных оттенков, цветных, черно-белых, монохромных. Правда, к пониманию этого я пришел не сразу. А вот в среду профессиональной фотографии вошел быстро. Фотография, подобно компьютерному вирусу, проникла в мое естество, но не разрушила его, а как бы, наполнила новым содержанием.
"Час зачатья" я помню точно. 1 сентября 1981 года инженер Дубровский сменил пинцет электронщика на пинцет фотолаборанта. Местом, от которого началось восхождение на фотографический Эверест, стал ТАСС - УзТАГ, в простонародье - узбекское отделение ТАСС. А уже через два года я стал полноценным фотокорреспондентом популярного в Ташкенте журнала "Искусство Советского Узбекистана". Популярного потому, что его главный редактор, Нурали Кабул, был близким родственником Рашидова - Первого секретаря ЦК КП Узбекистана. Это был очень удачный старт. Нурали Кабул, талантливый писатель, оказался обаятельным и творческим человеком. Он позволил мне внедрить модный в те годы фоторепортаж, в "чистом" виде существовавший не в провинциальных, а в центральных и зарубежных изданиях, в очень ортодоксальном по форме журнале, в котором самыми распространенными иллюстрациями были репродукции картин. Кроме того, много путешествуя по Узбекистану, я открыл для себя идеально фотогеничную среду. А со временем, в историческом смысле, не то, что повезло, это просто подарок судьбы. Не только жить в эпоху великих перемен, а иметь шанс показать свое к ним отношение. Это дорогого стоит. К тому же наш профессиональный инструмент - документально-художественная фотография, как нельзя лучше для этого подходит.
Одержимые важностью происходящего и слегка одуревшие от свалившейся на наши мозги то ли "дезы", то ли правды, мы, обвешенные фотоаппаратами, ринулись добывать свидетельские показания для нью Нюрнбергского процесса над Коммунизмом. В том, что он обязательно будет, никто из журналистского цеха не сомневался. Способность объективно анализировать и оценивать события, находясь внутри них, но при этом как бы отстранившись от них, дана немногим. Не стал исключением и я. Местами журналистского паломничества наиболее активных среднеазиатских "камероменов" стали мелеющий Арал и Семипалатинский полигон. Однако мало кто из нас в тот момент всерьез задумывался над тем, что герои наших фотографий не статисты, и то, что мы стремились подать, как абсолютное зло есть их, повседневная жизнь. Другой нет и уже никогда не будет.
Полноценно я осознал эту истину позже, значительно позже.
В Новосибирске живет и работает замечательный человек по имени Алексей Иванович Бороздин. Он профессиональный педагог музыки. И посредством музыкального воздействия на сознание, а больше на подсознание, он реанимирует детей, страдающих недугами центральной нервной системы. Я пришел в его школу с обычным редакционным заданием, и прижился почти на год. Эти несчастные, с точки зрения бытовой ментальности, дети совершили, не побоюсь сказать, революцию в моем профессиональном сознании. Не изменяя себе в главном - интерес к людям по-прежнему остается определяющим в моей фотографической практике - я по-другому стал видеть своих героев.
Непрерывно наблюдая за жизнью в видоискатель фотоаппарата, я стремлюсь остановить мгновение, когда максимально проявлены человеческие эмоции. Явные, или скрытые. Абсолютно уверен в том, что, чем тоньше психологический подтекст фотографируемой ситуации, тем интереснее фотография. В ней больше эмоциональных полутонов, которые придают произведению особый шарм. Мне очень интересны люди, умеющие жить в гармонии с самим собой, с другими людьми, с природой и с Богом. Рискну высказать почти крамольную мысль: "Божественная гармония возможна лишь в случае почти генетической преемственности прежде всего духовных традиций." Однако для фотографа интересен не сам факт наличия или отсутствия индивидуальности, прочитанный в книге, журнале или , скажем, в газете. Важно сфокусировать на себе ее (индивидуальности) проявления. И, если в такие моменты случается невидимый постороннему глазу контакт, то его фотографический слепок всегда будет удачным. Есть, правда одно маленькое "но". Момент истины чаще всего является следствием обоюдного и взаимного интеллектуального "экстаза", достижение которого невозможно, если нет духовной близости между фотографом и его героем.
Впрочем, это все теория, во многом моя собственная. Зритель чаще всего оценивает картинку, которая ему нравится, или нет. И лишь наиболее искушенные способны увидеть "лицо" автора в его фотографиях. Но всегда, отдавая себя на суд общественности, каждый из нас, светописцев, надеется на взаимопонимание.