XXII
К предыдущей главе
Гораций Верне. «История Наполеона»
|Оглавление|
XXIV
К следующей главе

ГЛАВА XXIII

Вступление Наполеона в Берлин. Его пребывание в этой столице. Континентальная блокада. Перемирие. Послание к сенату. Набор восьмидесяти тысяч человек свежего войска. Позенская прокламация. Монумент на площади Святой Магдалины.

Двадцать седьмого октября 1806 года, менее года после занятия Наполеоном Вены, он уже торжественно въезжал в Берлин через великолепную шарлотенбургскую заставу; его окружали маршалы Даву, Бертье и Ожеро, обер-маршал дворца Дюрок и обер-штальмейстер Коленкур. Император ехал в предшествии и сопровождении своих конных гренадеров и конных егерей вдоль дороги, по сторонам которой была вытянута линия пехоты Нансути. Шествие открывала пешая гвардия под командованием маршала Лефевра. Ключи города были поднесены победителю комендантом, генералом Гуллен (Hullin).

Первым делом Наполеона было учредить муниципальный совет, составленный из шестидесяти членов, избрать которых он поручил из тысячи самых богатых жителей. Управление городом от имени французов принял было на себя князь Гатцфельд; но Наполеон узнал, что он продолжает вести переписку с прусским кабинетом, и когда князь явился к императору, тот сказал ему: «Не показывайтесь мне на глаза, я не имею нужды в ваших услугах; ступайте в свое поместье». Через несколько минут князь Гатцфельд был арестован и предан военному суду.

Жена его, дочь господина Шуленбурга, будучи извещена о происходившем, предавалась ужаснейшему отчаянию, как вдруг ей пришло в голову обратиться к милосердию императора. Дюрок одобрил ее намерение и взял на себя доставить ей случай увидеться с Наполеоном. И в самом деле, Дюрок провел княгиню во дворец, где она бросилась к ногам императора, умоляя о милосердии и уверяя, что муж ее невинен, и что на него только клевещут. «Хорошо, — сказал Наполеон, — вы знаете руку вашего мужа? Извольте же, я отдаю на ваше рассуждение». И говоря это, он подал просительнице собственноручное письмо князя Гатцфельда, которое было перехвачено и заключало в себе несомненные доказательства о роде его сношений с кабинетом, находившимся в войне с французами. Княгиня была в то время уже на восьмом месяце беременности и, читая это убийственное письмо, беспрестанно лишалась чувств. Наполеон сжалился над страданиями несчастной женщины и сказал: «Знаете? Киньте это письмо в огонь, и тогда за неимением доказательств нельзя будет осудить вашего мужа». В комнате горел камин; княгиня тотчас же воспользовалась случаем спасти мужа, бросила письмо в огонь, и маршал Бертье получил повеление немедленно возвратить свободу князю Гатцфельду.


На другой день после вступления своего в Берлин Наполеон устроил прием министров Баварии, Испании, Португалии и Оттоманской Порты. В тот же день представлялись ему духовные лица разных сект протестантского вероисповедания и гражданские чины под начальством канцлера. Император говорил с некоторыми из них о разных предметах по части законоведения.

Во время этой-то бытности своей в Берлине Наполеон издал знаменитый декрет, которым учреждалась континентальная блокада и всем подданным и союзникам французской империи запрещалась всякая торговля и всякие сношения с Великобританией. Конечно, такого рода учреждение легко можно назвать делом ослепленной ненависти; но, тем не менее, нельзя не сказать, что Франция обязана ему введением новых ветвей промышленности, каково, например, производство сахароварения из туземных растений. «Во всей Европе, — говорит Наполеон, — никто не разделял моего образа мыслей об этом предмете... Если бы я не пал, то изменил бы весь способ ведения торговли, так же как и весь ход промышленности. Я уже перенес на почву Франции сахар и индиго; перенес бы и хлопчатую бумагу, и еще бы многое...»

Пока Наполеон занимался в Берлине изобретением средств вредить англичанам, его маршалы не переставали преследование неприятельской армии. Двадцать восьмого октября Мюрат овладел Пренцловом и принудил князя Гогенлоэ капитулировать; а на следующий день крепость Штетин отворила свои ворота генералу Лассалю, руководившему правым крылом войск великого герцога Бергского.

Кюстрин сдавался маршалу Даву второго ноября; между тем Мортье занимал гессенские и гамбургские владения.

Под Любеком французов ожидало новое торжество. 6 ноября Мюрат, Сульт и Бернадот после искусно произведенных передвижений сошлись под стенами этого города, где знаменитый Блюхер соединил остальные войска Пруссии. Французы пошли на приступ. Бернадот ворвался в город с одной стороны, Сульт с другой.


Пруссаки защищались храбро и упорно, но наконец вынуждены были уступить превосходству сил.

За несколько дней сдались и еще многие крепости. Восьмого числа взят Магдебург, где французы нашли восемьсот орудий, а десятого маршал Даву занял Резен. Тридцать второй бюллетень, от 16 ноября, известил, что «после сражения при Любеке и занятия Магдебурга кампания против Пруссии совершенно кончена».

В тот же день заключено перемирие, подписанное в Шарлоттенбурге, а между тем часть французских войск направилась к Висле, потому что когда между Францией и Пруссией последовал разрыв, то император всероссийский послал на помощь последней значительную часть своей армии; но узнав о последствиях Иенского сражения, приказал своим войскам остановиться на правом берегу этой реки.

Двадцать пятого ноября Наполеон оставил Берлин и 28-го прибыл в Познань. Однако же установление континентальной блокады и новая война возбуждали против Наполеона общий ропот; он это знал, но желание нанести вред англичанам и особенные виды его политики не позволяли ему внимать голосу нации. Сам сенат, так подобострастный к императору, осмелился в адресе, полученном Наполеоном в Берлине, намекнуть на общее желание мира; ответом был декрет, которым предписывался набор восьмидесяти тысяч человек свежего войска; а мужество солдат действующей армии возбуждено прокламацией, изданной в Познани 2 декабря.

«...Воины, — было между прочим сказано в этой прокламации, — мы не положим оружия, доколе всеобщий мир не утвердит могущества наших союзников, не возвратит нам наших колоний и безопасности нашей торговли. Мы на берегах Эльбы и Одера, овладели Пондишери, нашими заведениями в Индии, мысом Доброй Надежды и испанскими колониями...»

Бурриенн говорит, что эта прокламация сильно подействовала не только на французскую армию, находящуюся на берегах Вислы, но и на всю Германию.

Прежде чем начать новую кампанию, Наполеон хотел воздвигнуть монумент в память о двух прошедших кампаниях и второго же декабря, вместе с прокламацией, издал декрет, которым повелено:

«I. На Магдалинской площади нашего доброго города Парижа будет за счет казны воздвигнут монумент в честь большой армии, на фронтоне которого будет надпись:

Император Наполеон воинам большой армии.

II. В зале, внутри этого монумента, на мраморных досках будут написаны имена всех чинов, находившихся в сражениях Ульмском, Аустерлицком и Иенском, а имена всех павших в этих битвах напишутся на досках чистого золота. На серебряных досках будет перечислено, сколько каждый департамент доставил солдат в состав большой армии.

III. Вокруг залы будут изваяны барельефы, на которых изобразятся полковые командиры каждого из полков большой армии с подписью их имен, и проч., и проч.».

Тем же декретом повелевалось установить ежегодные торжества в дни Аустерлицкого и Иенского сражений.


К предыдущей главе
XXII
 
Библиотека проекта «1812 год».
OCR, вычитка, верстка и оформление выполнены О. Поляковым.

 
К следующей главе
XXIV