Горностаев М.В. «Генерал-губернатор Москвы Ф.В. Ростопчин: страницы истории 1812 года».

Вопрос эвакуации казенного имущества и учреждений из Москвы в конце августа – начале сентября 1812 г. долгое время практически не рассматривался в отечественной историографии. Лишь только проблема гибели московского арсенала привлекала к себе определенное внимание. Так А. Михайловский-Данилевский, впервые обратившийся к этой теме, полагал, что артиллерийское депо не было вывезено по причинам постоянного выполнения поступавших из армии требований в оружии и порохе, общей уверенности в безопасности и убежденности в сражении под Москвой ^[77]. По его мнению, Ростопчин не имел приказа об уничтожении запасов оружия. В критической ситуации соответствующее распоряжение мог отдать только фельдмаршал, но и он побоялся это сделать ^[78]. Близкой точки зрения придерживался и М. Богданович ^[79]. Пожалуй, только С.Н. Цветков, опубликовал в год столетия Отечественной войны брошюру, освещающую вопрос эвакуации ценностей Московского Кремля ^[80]. Однако указанную работу нельзя назвать вполне научной. Кроме того, основой для своих выводов автор принял воспоминания Бестужева-Рюмина и потому осуждал московского генерал-губернатора, будто бы всячески мешавшего вывозу ценностей.

В советской историографии вопрос эвакуации казенного имущества и учреждений стал широко рассматриваться лишь с пятидесятых годов XX века, в основном в увязке с проблемой гибели или захвата французами огромных запасов московского арсенала. Публикация в 1954 г. в сборнике документов «М.И. Кутузов» ведомостей об утраченном в Москве имуществе артиллерийского департамента, привела к целой серии обвинений в адрес московского генерал-губернатора.

Так составитель указанного сборника Л.Г. Бескровный полагал, что Ростопчин боялся вооружать простой народ, а потому считал лучшим выходом сдать запасы оружия врагу ^[81].

Н.Ф. Гарнич пошел дальше, обвинив Ростопчина в предательстве. Граф, якобы из-за ненависти к Кутузову сознательно придерживал оружие в Москве, не направляя его в армию, и не вооружая ополчение. Наконец, генерал-губернатор, выполняя существовавший, по мнению Гарнича приказ царя, не дал оружия простым москвичам ^[82]. Близкой позиции придерживались и некоторые другие авторы ^[83]. В то же время И.И. Полосин ^[84] не был полностью согласен с мнением о захвате московского арсенала французами, утверждая, что его часть была эвакуирована по приказу Кутузова. Этот же автор был убежден в полном контроле над ходом эвакуации оружия и боеприпасов со стороны фельдмаршала и о наличии его распоряжения об уничтожении севших на мель барок. На фоне указанных работ своей зачастую противоположной точкой зрения выделяется статья С.В. Шведова ^[85], который на основании дела артиллерийского департамента, содержащего документы расследования причин гибели оружия и боеприпасов, «предпринял попытку выяснить истинное количество ручного огнестрельного оружия, хранившего в Московском арсенале, и обстоятельства, приведшие к не использованию и гибели этого запаса». Шведов впервые в советской историографии отразил положительную роль московской администрации и в частности Ростопчина в организации эвакуации, и пришел к заключению о сознательном выборе командования русской армией, оставившего военное имущество в Москве. Следуя за Полосиным, Шведов придерживался мнения, что именно Кутузовым был отдан приказ об уничтожении барок. С.В. Шведовым был также широко исследован вопрос гибели имущества комиссариатского департамента ^[86].

А.Ю. Андреев в 1998 г. осветил вопрос эвакуации Московского университета, однако роль Ростопчина, по мнению автора скорее отрицательна ^[87].

Нельзя следовать за авторами, рассматривающими вопрос об организации эвакуации казенного имущества и учреждений без учета конкретной исторической обстановки, и потому заявляющими о полной некомпетентности московского генерал-губернатора при решении данной проблемы. Подобная позиция скорее свидетельствует о незнании некоторыми историками фактов и источников, свидетельствующих как раз о противном. Противоречивость взглядов дореволюционных и советских историков на вопрос гибели и эвакуации оружия и боеприпасов, несомненно, требует более подробного разбора обстоятельств.

Известно, что Ростопчин еще 10 августа писал в Нижний Новгород П.А. Толстому: «...Предваряю Вас, что в случае угрожаемой опасности Москве, заранее отправлю все то, что должно быть сохранено и препровожу в Нижний. Для сего заготовлены у меня барки в Коломне еще прежде»^[88]. 12 августа он сообщал Багратиону о своем намерении приступить к эвакуации, если армия отступит к Вязьме ^[89]. Оба письма указывают, что Ростопчин предусматривал возможность падения древней столицы, еще за две недели до Бородинского сражения. Чтобы иметь более достоверный источник информации об истинном положении дел в русской армии, туда был направлен титулярный советник Вороненко, который вспоминал, что одним из результатов его сводок стала заблаговременная эвакуация казенного имущества ^[90].

В период с 17 по 20 августа, когда русская армия отошла к Вязьме, генерал-губернатор, как и планировал, издает несколько распоряжений по данному вопросу. 17 августа московскому кригс-комиссару А.И. Татищеву было отправлено предписание ^[91]: «По уважению настоящих обстоятельств нужно заблаговременно принять некоторые меры осторожности», в числе которых была укладка вещей, для вывоза в случае надобности и определение численности требующихся лошадей. Тем же днем начальник военного госпиталя генерал-майор Толстой получил приказ о начале подготовке госпиталя к эвакуации ^[92]. 18 августа было отдано распоряжение о подготовке к вывозу оружия и боеприпасов арсенала ^[93]. 19 августа Ростопчин приказал чиновникам казначейства приготовить к отправке дела, бумаги и казну, а уже 22 августа распорядился быть в готовности к немедленному вывозу казны и важнейших бумаг ^[94]. В те же дни поступило секретное распоряжение на имя гражданского губернатора Обрезкова «Об укладке дел межевой канцелярии и о приготовлении оных к вывозу»^[95]. 21 августа датировано предписание директорам Павловской казенной суконной фабрики Забелину и казенной лосиной фабрики Романову о подготовке к эвакуации ^[96].

Указанные распоряжения не были пустым звуком, так как генерал-губернатор уделял вопросам эвакуации самое пристальное внимание. Первым и главным из них была транспортная проблема. В ситуации, когда приближающаяся армия, требовала все новых и новых поставок, зачастую реквизируя присланные повозки и лошадей, огромной потребности кавалерии в лошадях, и начавшегося выезда горожан, вопрос о распределении подвод между ведомствами приобретал чрезвычайно важное значение. Ведь только для вывоза имущества комиссариатского департамента и эвакуации военного госпиталя требовалось 20 тысяч подвод ^[97], из 52 тысяч реквизированных летом 1812 г. Для вывоза оружия и боеприпасов, хранившихся в арсенале, было необходимо 6457 подвод или 18 барок ^[98]. Не были забыты и другие учреждения. 20 августа Московскому воспитательному дому были переданы 300 подвод для эвакуации в Казань ^[99]. 900 подвод – межевой канцелярии. 500 – военному госпиталю. Для эвакуации двух казенных фабрик было выдано 2000 подвод ^[100].

Огромные запасы комиссариатского имущества, оружия и боеприпасов требовали альтернативных путей эвакуации. Поэтому Ростопчин заранее приказал заготовить на Москве-реке достаточное количество барок. Еще 20 августа он предписывал Татищеву: «Все вообще вещи, имеющиеся в наличности, кроме железных и седел, приготовить так, чтобы они по получении повеления тотчас могли быть погружены на барки для отправления в то место, которое назначено будет»^[101].

Немалое значение в оценке рассматриваемой деятельности московского генерал-губернатора имеет проблема ее эффективности. Эвакуация городских учреждений началась по приказу Ростопчина ^[102] в последних числах августа, то есть еще до официального решения военного командования об оставлении Москвы. Всего, по мнению Дубровина в конце августа – начале сентября 1812 г. из Москвы было вывезено 38 казенных учреждений ^[103]. Заблаговременно, еще 22 августа в Коломну была вывезена Оружейная палата. В готовности были казна и церковные сокровища ^[104]. В общей сложности начальником Дворцовой экспедиции Валуевым была осуществлена эвакуация сокровищ из Оружейной палаты, Патриаршей ризницы, кремлевских дворцов, соборов и Грановитой палаты. Всего вышло 150 обозов с наиболее ценными предметами. Остальное было закопано в землю или спрятано ^[105]. 25 августа артиллерийскому департаменту было приказано отправить в Нижний Новгород казну, чиновников и необходимое имущество ^[106]. 31 августа была начата эвакуация московского казначейства ^[107]. Из 2000 подвод, выделенных для казенных фабрик, 1000 была отправлена 31 августа. На следующий день еще 686. Тем не менее, ситуация осложнялась нехваткой 300 подвод для Суконной фабрики и 600 для Лосиной ^[108]. К тому же последняя по приказу Ростопчина не останавливала работу вплоть до особого распоряжения от 26 августа ^[109]. Согласно рапорту кригс-комиссара Татищева от 3 сентября, направленному Кутузову, 23 барки, с комиссариатским имуществом были отправлены по Москве-реке 31 августа ^[110]. Еще 28 августа отправился первый обоз из 300 подвод с имуществом межевой канцелярии, второй из 200 подвод - 29 августа, третий из 150 подвод - 30 августа. 31 августа за пределы города вышел четвертый обоз из 50 подвод и, наконец, в ночь с 1 на 2 сентября Москву покинули последние 200 подвод. Не вывезены были лишь документы «яко совершенно не нужные, к справкам не подлежащие, мелочные и принадлежащие к предыдущему межеванию»^[111]. 30 августа был эвакуирован Сенат, из-за опасности, что он может быть использован французами для легитимации своих распоряжений.

Впрочем, имелись и факты, когда Ростопчин действительно препятствовал вывозу ценностей. Так известно, что когда 1 августа после литургии в Успенском соборе митрополит Августин пожелал отправить в Вологду церковные ценности, генерал-губернатор запретил это ради сохранения спокойствия среди простых горожан ^[112].

Трагедией обернулась эвакуация комиссариатского имущества. 31 августа были отправлены 23 барки. Когда у монастыря Николы в Перерве барки сели на мель, их лоцманы разбежались. Татищев сразу же сообщил Барклаю де Толли о сложившейся ситуации и о необходимости присылки войсковой команды, для их защиты и буксировки. Барклай де Толли не ответил на донесение. Уже позже, согласно показаниям комиссионера 8-го класса Комендантова, Платов выделил 500 казаков. Барки были обнаружены между Коломенским дворцом и монастырем Николы в Перерве из них 12 комиссариатских, 4 с порохом и 2 со свинцом. Из чиновников на борту остались лишь комиссионер 9 класса Гедеев и 11 мелких чинов. Рабочие разбежались. 3 барки проплыли дальше. В ночь с 3 на 4 все застрявшие барки были сожжены, а с порохом затоплены. Еще до прибытия казаков была уничтожена 1 барка. Всего погибло 13 судов, из которых 4 с сукном, 4 с холстом, 3 с кожей, 1 с медными вещами. Попали в руки неприятеля 7 барок ^[113].

При освещении событий конца августа – начала сентября одним из самых острых вопросов остается эффективность эвакуации раненых солдат и офицеров русской армии. Так Наполеон в своих бюллетенях утверждал, что в Москве осталось 30 000 раненых и больных солдат и офицеров ^[114]. Сам Ростопчин называл значительно меньшее число – 2 000 человек.^[115]

Действительно в конце августа московский генерал-губернатор оказался в непростой ситуации, после Бородино каждый день в столицу прибывало по 1500 раненых. Всего за последние дни перед сдачей в Москву пришло до 28 тысяч раненых. Если до 26 сентября вопрос вывоза военнослужащих, лечившихся в госпиталях, был успешно решен ^[116], то после кровопролитного сражения в условиях тяжелейшего транспортного кризиса Ростопчиным предпринимались все возможные меры для решения этой проблемы. Так 30 августа граф отдал приказ раненых в Москве не размещать, кроме находившихся в тяжелом состоянии, а на тех же подводах увозить в Коломну ^[117]. 31 августа последовало новое распоряжение: всех раненых кто способен ходить отправить пешком в тот же подмосковный город ^[118]. О том, какое внимание уделялось Ростопчиным эвакуации раненых, свидетельствует тот факт, что когда один из чиновников артиллерийского департамента полковник Курдюмов попросил у него 600 подвод для эвакуации оружия и боеприпасов, то генерал-губернатор отказал, сославшись на необходимость первоочередного вывоза раненых и больных ^[119]. Имущество военного госпиталя было затоплено рядом в запруде возле мельницы на реке Синичке ^[120].

И все-таки данную проблему до конца решить не удалось. Оставшиеся в Москве раненые военнослужащие были доверены «человеколюбию» французского командования и, как известно частично погибли от голода, отсутствия должного ухода и пожара военного госпиталя. Однако из вышеприведенных фактов видно, что московская администрация предпринимала все возможные меры для решения проблемы эвакуации раненых, и последовавшая трагедия явилась результатом общего хаоса последних дней перед сдачей города, вызванного острым транспортным кризисом и отсутствием определенности в судьбе Москвы.

Тем не менее, ход эвакуации позволил Ростопчину уверенно заявить: «Важное, нужное и драгоценное все уже отправлено было»^[121]. 1 сентября он писал: «Головой ручаюсь, что Бонапарт найдет Москву столь же опустелой как Смоленск. Все вывезено: Комиссариат, Арсенал»^[122]. Даже Кутузов был вполне уверен в успехе эвакуации, о чем и доносил императору: «...из коей (из Москвы – М.Г.) все сокровища, Арсенал и почти все имущества, как казенные, так и частные вывезены и ни один житель в ней не остался»^[123].

Однако, несмотря на оптимистичные заявления двух главнокомандующих, известно, что в первых числах сентября погибли или достались неприятелю огромные запасы арсенала и комиссариатского департамента. Возмутительная «халатность» московских властей не оставила равнодушным императора, поэтому уже 20 сентября он потребовал от управляющего военным министерством князя Горчакова: «По случаю временного занятия неприятелем Москвы, желаю я иметь верное сведение о количестве находившихся там в сие время разного рода вещей и припасов по ведомству комиссариатскому и артиллерийскому, а равно сколько чего оттуда вывезено и куда именно, сколько истреблено и там осталось?»^[124]

Согласно отчету чиновников артиллерийского департамента ^[125] на 1 августа в московском арсенале имелось 12677 единиц огнестрельного оружия, из них: ружей пехотных нового образца – 1938; прежних – 2859; егерских – 153; цесарских – 6132; мушкетов драгунских - 1095; карабинов кирасирских – 28; гусарских – 392; цесарских – 60. В другом отчете, представленном вице-директором департамента артиллерии генерал-майором Гогелем ^[126], содержатся следующие сведения: на 1 августа в московском арсенале числилось: 27359 снарядов, 12082 ружья, 21464 пуда пороха и 15096 пуда 38 фунтов свинца. О том прибыли ли в Москву 27918 ружей отправленных из других мест этому чиновнику ничего неизвестно.

Материалы, начатого по распоряжению Александра I расследования, собраны в хранящемся в РГВИА деле «О потере в Москве артиллерийского и комиссариатского имущества»^[127].

В рапорте инспектора всей артиллерии генерал-майора Меллер-Закомельского от 23 сентября 1812 г. называются причины, по которым запасы московского арсенала не были вывезены загодя.

«...помянутое депо доносит, что оно таковой (Подчеркнуто в документе. – М.Г.) опасности, чтобы нужно было вывозить из Москвы медную артиллерию, с ее принадлежностью и другие медные вещи, оружие, порох, селитру, серу, свинец, снаряды и парки не могло предвидеть; ибо не последних уже днях августа месяца главнокомандующий в Москве г. генерал от инфантерии граф Растопчин многократными печатными афишками публиковал о совершенной безопасности от неприятеля, из коих в одной от 30 августа изъяснением, что г. главнокомандующий армиями для скорейшего соединения с идущими к нему войсками, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него нападет, и что он г. главнокомандующий армиями Москву до последней крови капли защищать будет и готов хоть в улицах драться.

При таковых удостоверениях и вступавших каждодневно во множестве требованиях для снабжения армии артиллериею, оружием, порохом, свинцом, снарядами, патронами, в особенности же когда командир московского арсенала полковник Курдюмов 28 августа донес депо, что г. главнокомандующий в Москве, словесно ему приказал о скорейшем приготовлении и доставлении к армии за Можайском, требуемых г. главнокомандующим на 500 орудий комплектных боевых зарядов.

А хотя 18 августа г. главнокомандующий в Москве предписал ему полковнику Курдюмову о заблаговременном приготовлении к вывозу из Москвы, при случае надобности, всех, хранящихся в арсенале вещей; но там по исчислению выходило всей тяжести до 161 888 пуд, требовавшей подвод до 6475, то вместо оных назначено к отпуску от московского обер-полицмейстера 18 барок, для нагрузки одного только пороха и свинца, что половинной токмо части, при том барки отпущены были и без всякой настилки, оснастки и без других к движению потребностей, которыми депо долженствовало снабдить от себя, на что потребовались и время и кошт.

Потом главнокомандующий 28 августа ввечеру приказал полковнику Курдюмову, к управлению ими во время пути истребовать от московского гражданского губернатора по 6 человек лоцманов на каждую барку, а губернатор отослал с сим требованием к обер-полицмейстеру, сей же вместе с ним ездил к г. главнокомандующему, который по докладу обер-полицмейстера, что у него из купцов и мещан, знающих судоходство не состоит, объявил тогда, что... даст предписание губернатору, по коему присланы они были уже 30 августа и сего числа 8 барок, об которых погружено было пороха 9474 пуда и свинца 8507 пуда 3 фунта, отправлены по Москве-реке в Муром, за присмотром артиллерийского поручика Оконнишникова. Баркам сим довелось следовать вместе с шедшими впереди баржами, нагруженными Комиссариатского ведомства вещами; за коими Оконнишников и продолжил следовать с возможным поспешением. Но по случаю занятия 2 сентября неприятелем Москвы, г. генерал кригс-комиссар Татищев, через присланного майора Волкова приказал оные с комиссариатским имуществом барки сжечь и затопить; то следуя сему и он с порохом и свинцом барки затопил в Москве-реке. Спасено же из Москвы и доставлено в Нижний Новгород на 600 подводах от главнокомандующего доставленных артиллерийских 453 орудий разного калибра и часть запасных парков, заключающихся в боевых патронах, равно прибывшие в Москву сентября 1-го из Брянска, на одну легкую роту из Киева, четыре транспорта с оружием, на тех же самых воловых подводах, на которых в Москву прибыли. Затем для спасения прочих главных вещей из артиллерийского имущества просил полковник Курдюмов у главнокомандующего еще 600 подвод, но он сказал, что их, с отправлением из армии и Москвы в разные места большого числа раненых и больных, нисколько не состоит, почему все остальное имущество и отпущенные ему Курдюмову на расходы медные деньги 1000 рублей, хранимые при арсенале в сундуке в башне, остались в Москве за неимением под своз оных подвод и потому, что г. главнокомандующим через коменданта 2 сентября во 2-м часу пополуночи приказано было всем воинским командам из Москвы выступить. Но между тем, из остававшегося там артиллерийского имущества: порох 10262 пуда 3 фута, свинец 5808 пуд и есть боевые патроны, по повелению его г. главнокомандующего затоплены ночью в Москве-реке, равномерно и из взятых от парка снарядов, для заготовления требованных в армию на 500 орудий боевых зарядов, за отпуском в оную остальных на 6 рот, но по не прибытию из армии к приему их офицера, остававшиеся, чтобы не достались неприятелю, так же затоплены в Красном пруде...»^[128].

Уже упоминавшийся С.В. Шведов, пришел к следующим выводам:^[129] На 1 августа в Арсенале находилось 19600 ружей, из которых 13800 были переданы в формирующиеся рекрутские и земские полки, а еще 1 тысяча ружей продана москвичам. Во второй половине августа неожиданно для Ростопчина в Москву стали прибывать обозы всего с 52-60 тысячами ружей из рекрутских депо, большей частью старыми неисправными, причем половина из них поступила в последнюю неделю августа. Ростопчин, скорее всего не имел представления о размерах этого оружия, так как не ставил соответствующих вопросов о вооружении ополчения перед Кутузовым. Хотя позиция последнего заслуживает удивления, ведь он наверняка знал от М.Б. Барклая де Толли о свозе в Москву вооружения, и, тем не менее, не отдавал относительно него никаких приказов и не требовал соответствующей информации. Кроме уже упомянутых ружей, к сентябрю в город было свезено 347 артиллерийских орудий, 55 тысяч единиц холодного оружия, 21 тысяча пудов пороха, 14.4 тысяч пудов свинца. Московский генерал-губернатор 18 августа отдал распоряжение о подготовке арсенала к эвакуации. Предполагалось нанять 18 барок и 2 тысячи подвод. Часть оружия и боеприпасов не вывозилась в связи с предполагавшимся сражением у стен Москвы. Общий вес всех армейских запасов составлял 200 тысяч пудов. Для вывоза требовалось около 8 тысяч подвод. Однако, когда ситуация осложнилась, выяснилось, что невозможно нанять такое большое количество подвод, а сплав барок, по сильно обмелевшей за лето Москве-реке практически невозможен. Тем не менее, новые орудия (191) были отправлены сухим путем в Нижний Новгород, часть патронов в Муром. 30 августа все барки уже были подготовлены, нагружены и готовы к плаванию. Восемь из них отправились в тот же день, 23 на следующий. В Москве осталось 5.8 тысяч пудов свинца и 10.4 пудов пороха, необходимых войскам. Как известно совет в Филях состоялся вечером 1 сентября. Уже 2 сентября рано утром начальник Московского арсенала получил приказ об эвакуации. Тот передал приказ подчиненным, а сам немедленно покинул город. Ростопчин отдал приказ открыть ворота арсенала для москвичей, а также потопить запасы пороха и свинца. До самого приближения неприятеля 400 солдат гарнизона и служителей арсенала бросали бочки с порохом и свинцовые слитки в Москву-реку, и Красный пруд. Таким образом, оставшееся огнестрельное и холодное оружие было частично взято горожанами, а около 25 тысяч ружей уничтожено при взрыве французами арсенала. Сплав барок по мелководью оказался непростым делом, глубина фарватера в некоторых местах достигала лишь 22.5 сантиметров. За три дня они прошли всего 8 верст. Первая барка накрепко села на мель у монастыря Николы в Перерве. Мимо нее удалось провести всего 3 судна с имуществом. После длившихся сутки попыток пустить барки в обход все они были уничтожены, как полагал Шведов, по приказу Кутузова.

Последовавшие после ухода французов попытки поиска пропавшего имущества показали, что порох и селитра были высыпаны в реку, а тот, что был затоплен в мешках закаменел и стал непригоден. 2 мая 1813 г. Ростопчиным было предписано обер-полицмейстеру Ивашкину спустить воду в Красном пруде «для удобнейшего отыскания в оном затопленного артиллерийского имущества»^[130]. Согласно отчету артиллерийского депо в пруде было обнаружено следующее имущество:^[131]

Свинец в Москве-реке практически исчез, расхищенный преимущественно крестьянами окрестных деревень. Так летом 1813 г. фейверкер 2 класса Новожинский доставил в арсенал 21 пуд свинца, купленный у крестьянина деревни Печатники Василия Яковлева, причем у других крестьян тоже имелись большие запасы ^[132]. Были обнаружены почти все орудия, кроме 43 малокалиберных, 8, 4 тысячи тесаков, сабель и клинков к ним. На полевом артиллерийском дворе был найден огромный слиток свинца, массу которого определить не удалось ^[133].

Как видно из представленных выше документов, оружие и боеприпасы из московского арсенала не вывозились сознательно, по причине уверенности его начальства в намерении русской армии защищать древнюю столицу. В этом случае эвакуация арсенала в отдаленные от мест боевых действий губернии выглядела бы как действительно преступный акт. Тем не менее, хотя арсенал до последних дней исправно снабжал войска боеприпасами, как указано в рапорте Меллер-Закомельского, он все равно был приготовлен к немедленной эвакуации. Имелся и план уничтожения оружия и боеприпасов, который также был осуществлен. Таким образом, автор полагает, что любое заключение о «виновности» московского генерал-губернатора в гибели арсенала и, тем более, о его сознательном «предательстве» не соответствует фактам. Документы свидетельствуют, насколько неожиданным для Ростопчина стало прибытие в Москву в последние дни августа крупных партий оружия из других артиллерийских депо. Например, когда 25 августа в Белокаменную въехали подводы со 106 орудиями, граф приказал выгрузить артиллерию для нужд армии, а на освободившихся подводах вывезти из города 26500 сабель ^[134]. Еще 15 тысяч сабель были отправлены 29 августа в Орел ^[135]. В последних числах августа в Нижний Новгород были отправлены 175 пушек, но тут же прибыли орудия из Киева и Брянска ^[136].

Было бы неверно утверждать, что Ростопчин хранил оружие в арсенале на замке, не предпринимая никаких мер по вооружению им ополчения и москвичей. Так известно, что он выдал ратникам 9800 ружей. Еще 4000 ружей были переданы формировавшимся в Москве рекрутским полкам. При приближении неприятеля к Москве он отдал распоряжение о свободной продаже оружия из арсенала по установленной им низкой цене. Об этом было объявлено 18 августа 1812 г. в восьмой афише ^[137]. Очевидцем событий Бестужевым-Рюминым приводятся следующие цифры: в августе 1812 г. в Москве сабля или шпага стоила 30-40 рублей, пара тульских пистолетов 35-50, ружье или карабин 80 и выше. Это были, несомненно, очень высокие спекулятивные цены, сознательно поддерживавшиеся купцами. В Арсенале же можно было купить саблю за 1 рубль, ружье или карабин за 2-3 рубля, хотя как он полагал, все лучшее было скуплено купцами ^[138].

Позиция Михайловского-Данилевского и Богдановича подтверждается и документально, так даже 30 августа Кутузов требует от Ростопчина: «...вышлите с получения сего столько батарейных орудий, сколько есть в московском арсенале с ящиками и зарядами, на обывательских лошадях, с тем, чтобы они как можно скорее к армии прибыли»^[139].

В то же время факты опровергают точку зрения советских историков, пытавшихся скрыть за обвинениями в адрес московского генерал-губернатора странную невнимательность Кутузова к судьбе арсенала. Как видно из рапорта Меллер-Закомельского, все распоряжения о подготовке и начале эвакуации оружия и боеприпасов отдавались именно Ростопчиным. Донесение кригс-комиссара Татищева свидетельствует, что и поджог севших на мель барок был осуществлен именно по приказу генерал-губернатора, а не Кутузова ^[140]. Хаос в эвакуации был внесен самим военным командованием, не сообщившим о предполагавшемся прибытии в Москву огромного количества оружия, но и этот вопрос по возможности решался городской администрацией. Неудача в эвакуации оружия возникла из-за природных факторов, а не некомпетентности Ростопчина, но и в этой критической ситуации, чиновники, следуя распоряжениям генерал-губернатора, уничтожили барки с оружием и боеприпасами.

Все вышеприведенные факты свидетельствуют о том, что эвакуация казенного имущества и учреждений Москвы целиком и полностью является заслугой городской администрации.Мнение об участии в эвакуации Кутузова, высказывавшееся некоторыми специалистами автор считает необоснованным в силу ряда обстоятельств. Во-первых, судьба находившихся в Белокаменной государственных ценностей должна была стать одной из основных забот главнокомандующего русской армией, хотя бы в силу их громадной стоимости. После вступления войск на территорию Московской губернии Ростопчин попадал в подчинение Кутузова и, несомненно, рассчитывал на соответствующее указание по поводу начала эвакуации. Тем не менее, подобных распоряжений не зафиксировано даже в сборнике документов «М.И. Кутузов»^[141], составители которого ставили перед собой задачу наиболее полно отразить распоряжения и переписку фельдмаршала в 1812 г.. Еще более странным является тот факт, что соответствующий приказ был отослан 28 августа калужскому губернатору П.Н. Каверину ^[142]. Создается впечатление, что Кутузов сознательно игнорировал интересы московской администрации. Но и этот вывод неверен. 3 сентября фельдмаршал предполагал, что комиссариатское имущество находится в Серпухове ^[143]! Это свидетельствует о том, что Кутузов вообще не был информирован об эвакуации, что достаточно странно, учитывая объем работ и драматизм событий, связанных с вывозом комиссариатского департамента и арсенала. Позиция Кутузова в этом вопросе вообще заслуживает особого внимания. Кто как не главнокомандующий русской армией должен был учитывать все негативные последствия гибели огромных и стратегически военных важных запасов или даже захвата их врагом. И, тем не менее, в распоряжениях Кутузова такого приказа нет.

Таким образом, можно заключить, что московской администрацией были предприняты все возможные меры для обеспечения и нормального хода эвакуации казенного имущества и учреждений. Соответствующие распоряжения были отданы еще 18-20 августа, когда возможность сдачи Москвы французам была минимальной. После Бородинского сражения эвакуация развернулась в полном объеме. Всего из города было вывезено 38 учреждений. Ситуация с эвакуацией казенного имущества осложнялась в связи с рядом обстоятельств: дефицитом транспортных средств; неожиданным прибытием крупных партий оружия; попыткой использовать подводы для вывоза личного имущества некоторыми чиновниками; отсутствием соответствующих распоряжений со стороны высших органов государственного управления и, особенно, неопределенностью в дальнейшей судьбе Первопрестольной, связанной с отсутствием информации от военного командования. Эвакуация арсенала и комиссариатского имущества затянулась из-за необходимости бесперебойного снабжения отступавшей русской армии. Не вывезенное военное имущество было уничтожено по приказу Ростопчина. Кризис с вывозом раненых из города был связан в первую очередь с транспортной проблемой, тем не менее, эта проблема по возможности решалась московской администрацией. Наконец, надо отметить, что масштабная эвакуация столичного города осуществлялась впервые в отечественной истории, при отсутствии соответствующего опыта и планов, поэтому ее результаты следует назвать вполне успешными.

ПРИМЕЧАНИЯ:

[77] См. Михайловский-Данилевский А.. Указ. соч. С. 373.

[78] Там же. С. 362.

[79] См. Богданович М. Указ. соч. Т. 2. С. 254.

[80] См. Цветков С.Н. Вывоз из Москвы государственных сокровищ в 1812 году. М., 1912.

[81] См. Бескровный Л.Г. Отечественная война 1812 года. М., 1962. С. 414.

[82] См. Гарнич Н.Ф. Указ. соч. С. 130, 184.

[83] См. Алешкин П.Я. Московское народное ополчение в Отечественной войне 1812 года. Канд. диссертация. М., 1950; Жилин П.А. Контрнаступление русской армии в 1812 году. М., 1953; Кудряшов К.В. Москва в 1812 году. М., 1962.

[84] См. Полосин И.И. Указ. соч. С. 122-165.

[85] См. Шведов С.В. Судьба запаса огнестрельного оружия Московского арсенала в 1812 году // Советские архивы, 1985, № 5. С. 66-68.

[86] См. Шведов С.В. О запасах военного имущества в Москве в 1812 г. // Советские архивы, 1987, № 6. С. 71-73.

[87] См. Андреев А.Ю. 1812 год в истории Московского университета. М., 1998. С. 50-65.

[88] РГВИА, ф. 1, оп. 1, д. 14973. Л. 66.

[89] «...Когда бы случилось чтобы вы отступили к Вязьме, тогда примусь за отправление всех государственных вещей». // Два письма Растопчина к Багратиону... С. 257; РГВИА, ф. 846, оп. 2, д. 3465, ч. 2. Л. 424.

[90] Там же. 2. Л. 321.

[91] РГВИА, ф. 396, оп. 1. д. 37. Л. 1.

[92] Там же. Л. 7.

[93] РГВИА, ф. 1, оп. 1, т. 2, д. 2656. Л. 4-5.

[94] Копии с постановлений московского казначейства от 19, 22 августа 1812 г.// Бумаги П.И. Щукина... Ч.3. С. 103-105.

[95] См. Бухерт В.Г. Архив межевой канцелярии. // Москва в 1812 году. М., 1997. С.40-41.

[96] РГВИА, ф. 396, оп. 1. д. 37. Л. 9.

[97] Там же. Л. 5.

[98] См. Михайловский-Данилевский А. Указ. соч. С. 373.

[99] Журнал исходящим бумагам графа Растопчина за 1812 год... С. 95.

[100] РГВИА, ф. 396, оп. 1. д. 37. Л. 38.

[101] Там же. Л. 2.

[102] Об этом, например, свидетельствует распоряжение генерал-губернатора московскому казначейству от 31 августа // Копия с постановления московского казначейства от 31 августа 1812 г. // Бумаги П.И. Щукина... Ч.3. С. 105.

[103] Дубровин Н. Москва и граф Растопчин в 1812 г.... № 8. С. 437.

[104] Дубровин Н. Отечественная война в письмах современников... С. 110.

[105] См. Цветков С.Н. Указ. соч. С. 4.

[106] Журнал исходящим бумагам графа Растопчина за 1812 год... С. 110.

[107] Копии с постановлений московского казначейства от 19, 22 и 31 августа 1812 г. // Бумаги П.И. Щукина... Ч.3. С. 103-105.

[108] РГВИА, ф. 396, оп. 1. д. 37. Л. 38.

[109] РГВИА, ф. 396, оп. 1. д. 37. Л. 10.

[110] РГВИА, ф. 396, оп. 1. д. 37. Л. 51.

[111] См. Бухерт В.Г. Указ. соч. С.40-41.

[112] См. Богданович М. Указ. соч. Т. 2. С. 268.

[113] РГВИА, ф. 396, оп. 1. д. 37. Л. 59.

[114] Ростопчин Ф.В. Правда о пожаре Москвы... С. 232.

[115] Там же. С. 233.

[116] Для эвакуации госпиталей было выделено 892 подводы, из них 500 для тяжело больных и раненых, т.е. на 1000 из 1600. Легко раненых предписывалось отправить пешим порядком.// РГВИА, ф. 396, оп. 1. д. 37. Л. 8.

[117] РГВИА, ф. 396, оп. 1. д. 37. Л. 52.

[118] РГВИА, ф. 396, оп. 1. д. 37. Л. 52.

[119] РГВИА, ф. 1, оп. 1, т. 2, д. 2656. Л. 4-5; Другое упоминание о деятельности Ростопчина по эвакуации раненых содержится в его письме: «Я употребил все средства к успокоению жителей и ободрению общего духа, но поспешное отступление армии, приближение неприятеля и множество прибывающих раненых, коими наполнились улицы, произвели ужас. Видя сам, что участь Москвы зависит от сражения, я решился содействовать отъезду малого числа оставшихся жителей. Головой ручаюсь, что Бонапарт найдет Москву столь же опустелой, как Смоленск. Все вывезено: комиссариат, арсенал. Теперь занимаюсь ранеными; ежедневно привозят их до 1500»// Цит. по: Михайловский-Данилевский А.. Указ. соч. Ч. 2. С. 308

[120] ЦИАМ, ф. 105, оп. 4, д. 28. Л. 3.

[121] РГВИА, ф. 1, оп. 1, д. 14973. Л. 69.

[122] Цит. по: Михайловский-Данилевский А. Указ. соч. С. 350.

[123] Донесение князя Кутузова Александру I от 4 сентября 1812 г. // Бумаги П.И. Щукина... Ч.1. С. 96.

[124] РГВИА, ф. 1, оп. 1, т. 2, д. 2656. Л. 1.

[125] РГВИА, ф. 1, оп. 1, т. 2, д. 2656. Л. 3.

[126] РГВИА, ф. 1, оп. 1, т. 2, д. 2656. Л. 15.

[127] РГВИА, ф. 1, оп. 1, т. 2, д. 2656.

[128] РГВИА, ф. 1, оп. 1, т. 2, д. 2656. Л. 4-5.

[129] См. Шведов С.В. Судьба запаса огнестрельного оружия... С. 66-68

[130] ЦИАМ, ф. 105, оп. 4, д. 28. Л. 1.

[131] Там же, Л. 5.

[132] РГВИА, ф. 1, оп. 1, т. 2, д. 2656. Л. 33.

[133] См. Шведов С.Н. О запасах военного имущества... С. 73.

[134] Журнал исходящим бумагам графа Растопчина за 1812 год. С. 110.

[135] Там же. С. 118.

[136] См. Михайловский-Данилевский. Указ. соч. С. 373.

[137] Ростопчин Ф.В. Афиши 1812 года... С. 215.

[138] Бестужев-Рюмин А.Д. Указ. соч. С. 66-67.

[139] М.И. Кутузов... Т.4, Ч.1. С. 184-185.

[140] «...Когда невозможно будет тех барок никакими мерами спасти, то вместе с нагруженными на них вещами жечь или потопить, дабы не могли они достаться в руки неприятеля» // РГВИА, ф. 396, оп. 1. д. 37. Л. 51; Еще ранее, 27 августа Ростопчин сообщал министру полиции Балашову о намерении уничтожить арсенальское и комиссариатское имущества // Дубровин Н. Отечественная война в письмах современников... С. 114.