Дмитрий Ерофеевич Остен-Сакен
(1792-1881)

ОТРЫВОК ИЗ ЛЕТОПИСИ ЕЛИСАВЕТГРАДСКОГО ГУСАРСКОГО ПОЛКА

Елисаветградский, прежде конно-егерский, ныне гусарский Ея Величества королевы Виртембергской Ольги Николаевны полк, по случаю отбития казеннаго ящика в войну 1812 года, имеет в летописи своей пробел несколько десятков лет начала своего существования.

Одаренный замечательной памятью, я остался, может быть, один из давних ветеранов Елисаветградскаго полка, и узнав недавно о помянутом пробеле самой занимательной эпохи, считаю обязанностью сообщить многое, что мне известно из славы этого доблестнаго полка.

В 1804 году записан я был в службу в Елисаветградский гусарский полк, котораго шефом состоял отец мой, генерал-маиор барон Ерофей Кузьмич Остен-Сакен. Мне был тогда 12-й год от роду, и потому прибавили пять лет: тогда не требовалось метрических свидетельств. Я считался уже прежде в службе сержантом в лейб-гвардии Семеновском полку, имея три года от роду, но, по вступлении на престол императора Павла I, вместе с прочими выключен из списков.

Несмотря на юность мою, я был очень развит, любознателен и одарен редкой памятью.

Из первых шефов Елисаветградскаго, бывшаго тогда конно-егерскаго, полка, был полковник Паленбах, что знаю я из преданий. Под начальством его, в польскую войну 1793 года, полк отличился в сражении под Дубенкою, о чем разсказывали участвовавшие. Потом были шефами Елисаветградскаго конно-егерскаго полка: Дунин, Веропойский, по переименовании же в гусарский:

237

Сухарев и барон Остен-Сакен. Полк переименован в гусарский по вступлении на престол императора Александра I.

Отец мой, генерал-маиор, шеф Псковскаго драгунскаго полка, в 1799 году выключен из службы императором Павлом I и в 1800 году милостивым манифестом вытребованный в Санктпетербург, был назначен шефом своего имени полка — Елисаветградскаго — и обласкан императором. Когда отец мой благодарил за назначение, государь сказал ему: «Вы командовали пяти-эскадронным, теперь даю вам десяти-эскадронный полк». В то время, при представлениях становились на колено. Отец мой, вставая, запутался в шашку и мог упасть, но государь подал ему руку и помог подняться.

Отец принял полк в местечке Ямполе, Подольской губернии, и в ту же весну перешел с полком на непременныя квартиры в Елисаветград, где оставался до 1805 года. Отсюда полк выступил в аустерлицкий поход.

Эскадронными командирами при отце моем были полковники: Лисоневич, впоследствии начальник Чугуевской уланской дивизии; Рославлев, убитый под Аустерлицом, человек, замечательный по уму, благородству и блистательной храбрости; Григорович, Шау-Всеволожский, с 1808 по 1812 год включительно шеф Елисаветградскаго полка. Подполковники: Курдиманов, Адлер-Бау, Шостаков, в 1812 году, по смерти Всеволожскаго, назначенный шефом полка. Маиоры: Мау, Кнабе — замечательнаго ума и благородства и всестороннего образования. Ротмистры: Томиловский, Турчанинов. Должностные: полковой адъютант Лашкевич, потом Квитка; полковой квартермистр Смородский; полковой казначей Сугаков — отличный офицер, всесторонне образованный и специалист в математике. Мне это хорошо известно потому, что он, на 10 и 11-летнем возрасте, преподавал мне с большим успехом геометрию.

Тогда, кроме шефа, были полковые командиры. В пяти-эскадронных полках они командовали пятью, в десяти-эскадронных шестью эскадронами. Десяти-эскадронные полки были разделены на два баталиона: первым баталионом командовал командир пятаго эскадрона, вторым командир шестаго эскадрона.

С 1801 по 1804 год полковыми командирами были:
Полковник, а скоро потом генерал-маиор, Мелисино, потомок того Никифора Мелисино, который был женат на родной сестре царствовавшаго в XI и XII столетиях греческаго императора

238

Алексея Комнена. Алексей Петрович Мелисино был блистательный человек во всех отношениях: замечательнаго ума и образования, говорил отлично на пяти языках, храбр как лев, но запальчив, красавец. Он был так классически-правильно сложен, что служил образцом знаменитому ваятелю Фальконету для монумента Петра Великаго на сенатской площади, для чего въезжал на одном из прекрасных коней своих на покатый помост, нарочно для сего у пьедестала скалы устроенный. За измаильский штурм награжден Суворовым орденом св. Георгия 4-го класа; в 1812 и 1813 годах прославился своими блистательными ударами с Лубенским гусарским полком, им самим, посредством вербовки, сформированным. В 1813 году, в сражении под Дрезденом, врубившись с лубенцами во французский гвардейский каре, Мелисино, к прискорбию всей армии, пал, сраженный тремя пулями.

Вскоре после Мелисино был при отце моем полковым командиром генерал-маиор граф Витгенштейн, впоследствии князь, главнокомандующий и фельдмаршал. Он слишком известен, чтобы распространяться о нем.

После графа Витгенштейна, около 1803 года, был полковым командиром генерал-маиор граф Ламберт, также известный своими доблестями; он был возведен в звание генерал-адъютанта и, еще в царствование императора Александра I, начальствовал гренадерским корпусом.

Едва ли какой-либо полк имел счастие видеть в рядах своих столько знаменитостей.

После графа Ламберта был полковым командиром, очень короткое время, генерал-маиор князь Голицын.

Известный Карл Карлович Мердер, впоследствии попечитель ныне царствующаго Императора, человек высокаго благородства, в 1805 году был выпущен из перваго кадетскаго корпуса корнетом в Елисаветградский гусарский полк и назначен шефским адъютантом к отцу моему, который полюбил его, как нежно любимаго сына.

Во время квартирования полка в Елисаветграде был инспектором генерал от кавалерии, маркиз Дотишан — эмигрант французский, знавший по-русски всего несколько слов. Забавны были смотры его. Необходимо внести их в летопись, чтобы видеть в каком младенческом состоянии была тогда служба и понятие о ней.

Опрос претензий производил он таким образом: каждый

239

эскадрон:«справа и слева заходи», и инспектор делал обыкновенно следующие вопросы: «довольны — ви? Все получаете?» И иногда частный вопрос: «Ви женат?» — «Холост, ваше превосходительство». «А много дети?»

Потом обходил выложенную амуницию.

После того лошадей на выводке.

На другой день, у отца моего, за длинным столом сидел инспектор, отец мой и все эскадронные командиры. Вахмистры вносили от каждаго эскадрона по нескольку конских головных уборов, и маркиз поверял своеручно циркулем ширину ремней, чтобы удостовериться определенной ли они ширины.

На следующий день полковое ученье с нелепыми, ни к чему непригодными построениями, например:

Десяти-эскадронный полк идет повзводно: справа «стройся направо и повзводно налево кругом заезжай. Марш-марш». И еще нелепее: Десять эскадронов стоят развернутым фронтом. «Перемена фронта и флангов». «Задняя шеренга отступи», «по четыре на право». «С места марш-марш». Первый взвод делает левое плечо кругом; полк несется во все лопатки; заносливыя лошади уносят; пуговицы рейтуз сверх чакчир у правых фланговых отделений рвутся; рейтузы болтаются, а когда 10-й эскадрон заедет: «стой во фронт». И полк стоит задом наперед. Увечных подбирают наряженные пешие, относят к лазаретным фурам и отвозят в лазарет.

Были в ходу и практические походы, обыкновенно следующие: полк выступает из Елисаветграда во взводной колоне чрез миргородскую заставу. «Авангард, ариергард и боковые патруля, выезжай!» Головной взвод отделяется рысью шагов на сто вперед, имея пред собою унтер-офицера с двумя рядовыми; последний взвод делает то же в обратном порядке. Фланговые каждаго взвода обеих шеренг отъезжают вправо и влево, и полк Следует в деревню Черняковку, четыре версты от Елисаветграда, к гостеприимному, очень симпатичному помещику, Ивану Александровичу Соколову, где приготовлен прекрасный вкусный обед для офицеров в доме и сытный обед для нижних чинов на поле. Полк возвращается тем же воинственным порядком. Этим ограничивались аванпостная служба и маневры.

В том же году, отец мой повел Елисаветрадский полк в поход под Аустерлиц, где в этом несчастном для нас сражении, при совершенном поражении союзных русско-австрийских

240

войск, полк находился на правом фланге, под начальством генерал-адъютанта Уварова.

Многие полагают невозможным остановить опрокинутую конницу. Без влияния начальника, приобретеннаго любовью и уважением, это действительно невозможно.

Но есть исключения.

Отец мой повел свой полк в атаку на французских кирасиров (по тогдашнему обыкновению в одну линию). Французские кирасиры раздались направо и налево, открыли батарею, которая встретила гусаров картечным огнем, и они были опрокинуты. Отец мой, любимый полком, скоро остановил его, привел в порядок и повторил атаку. Французы повторили тот же маневр: опять встретили картечью, гусары снова опрокинуты. Отец мой, во второй раз тщетно усиливавшийся остановить бегущих, преследуемый французскими латниками, остановил лошадь и сказал своему адъютанту Мердеру: «Не стану больше срамиться!» Они были окружены французскими латниками до пятидесяти человек и стали отражать наносимые удары. Кивер отца моего был сбит и отрублена часть затылка, почти до мозга. Мердер получил три раны в голову. Их стащили с лошадей и повлекли назад. Отца моего тащили за подсумок и как он, от старости и истощения сил, не мог бежать, то его кололи палашами в спину, нанеся четырнадцать ран; подсумок оборвался и отец мой упал ниц.

Между тем, в полку заметили отсутствие шефа. Поручик Сотников, необыкновенный силач, разгибавший две подковы, закричал: «Кто хочет со мною выручать шефа»? За ним поскакали шесть гусаров и камердинер отца моего. Мгновенно догнали они латников и началась кровавая сеча: один Сотников своеручно положил на месте шесть человек. Надо заметить, что эпизод этот происходил при общем отступлении войск в безпорядке. Двадцати-летний Мердер пешком добрался до полка; отца моего подняли без чувств. Сотников хотел оторвать висевшую часть затылка, но повредил только ране, и приложил висевший кусок на свое место, вместе с волосами. Отца моего без чувств перевалили чрез лошадь спешеннаго камердинера и привезли в полк, а оттуда отнесли на перевязочный пункт. Рана на голове несколько дней подвергалась антонову огню; пораженныя места вырезывались; чрез много времени рана затянулась, и отец мой, с разстроенным в конец здоровьем и ослаблением зрения, жил еще три года. Этот подвиг чести и самоотвержения шефа, адью-

241

танта его и Cотникова со спутниками не может не внушать читателю полнаго сочувствия и умиления.

В войну 1806 и 1807 годов, Елисаветградский полк служил с особенною честию под начальством храбраго и стараго шефа, генерал-адъютанта Юрковскаго.

Елисаветградский полк стоял в г. Вилкомир, Виленской губернии, начиная с 1807 по 1812 год, считая и поход в Галицию, под начальством главнокомандующаго князя Голицына, против австрийцев, и возврат в Вилкомир. В этом походе полк состоял в кавалерийском корпусе генерал-адъютанта барона Корфа. Не только ни одного сражения, но и ни одной аванпостной перестрелки не было.

В 1807 году, на 14-летнем возрасте, по производстве в корнеты, считался я в ремонтной команде полковника Шау и жил у родителей своих в Елисаветграде, занимаясь деятельно своим образованием. Следовало отправить в полк остальных лошадей — 29, и ремонтную команду — 30 человек, в декабре. Доказательством как я был развит, служит то, что полковник Шау поручил мне, 14-летнему мальчику, вести в Вилкомир зимою лошадей с командою. Когда я представил их шефу, генерал-майору Юрковскому, то он был чрезвычайно доволен сытостию и содержанием лошадей и в самых лестных выражениях благодарил меня. Я поместился вместе с шефским адъютантом, незабвенным другом моим, тем же Мердером. Но, к сожалению, месяца через два его перевели в 1-й кадетский корпус, и я остался совершенным сиротою, с своею любознательностию и стремлением к образованию, в особенности военному. У меня были отличныя книги и я занимался чтением стратегии и тактики, а также осад и оборон крепостей.

К части прежних эскадронных командиров прибавились: подполковник Чурсов, майор барон Розен, впоследствии начальник бывшей Чугуевской уланской дивизии; ротмистры: Шабельский, Соляников, Керстич и Всеволожский, брат шефа. Еще были в полку отличные образованные обер-офицеры: три Шабельские, Паскевич, брат князя Варшавскаго, Ползиков, Вельяминов-Зернов, Симонов, Редькин, впоследствии рязанский губернский предводитель дворянства, Всеволожский, сын шефа, Нагель, Тутолмин. Все примернаго благородства.

Летопись должна быть правдива в высокой степени и, внося хорошия стороны эпохи, не скрывать сторон слабых ошибок.

242

Вот образчик тогдашняго младенческаго понятия об образовании войска.

Чистота оружия, амуниции и одежды была поразительная. Оружие и все металические вещи блестели от наведеннаго на них полира — тогдашнее выражение, что, разумеется, приносило много вреда оружию. При осмотре ружей, сильно встряхивали шомполом, чтобы он, ударяясь о казенную часть, производил звук как можно громче. Езда и выездка лошадей были в совершенном младенчестве. Лошади носили, были совершенно непослушны, поодиночке не выходили из фронта. Много было лошадей запаленных и надорванных.

Гусаров учили стрелять из карабинов залпами (!) в цель очень редко, и то глиняными пулями.

Вот забавный образец военных маневров.

На выгоне у Вилкомира был курган. На нем ставили бочку водки для солдат и много вина и разных напитков для офицеров. Полк, в пешем строю, с заряженными карабинами, брал курган приступом, с безпрестанною пальбою и с криком, ура! и, достигнув цели, начинал попойку. Тем и заканчивался маневр (*).

Пьянство между офицерами было развито в сильной степени, но не одиночное, которое считалось развратом, а гулянье общее. Напитки менялись. Некоторое время пили шампанское; когда надоест употребляли жженку, потом липец, ковенский мед — по червонцу бутылка — очень крепкий напиток, пунш, какую-то мешанину с сахаром из портера, рому и шампанскаго; когда и это надоест, то пили виленскую мятную водку. Каждый напиток употреблялся по нескольку месяцев.

Попойка жженкою принимала всегда воинственный вид: в комнате постланы ковры; посредине на полу, в каком нибудь сосуде, горит сахар в роме, что представляет костер дров на бивуаках; кругом сидят в несколько рядов пирующие, с пистолетом в руке; затравки залеплены сургучом. Когда сахар растаял, вливают в сосуд шампанское, жженкою наполняют пистолеты и начинается попойка. Музыканты, трубачи и песенники размещены в других комнатах или на дворе.

---

(*) Все это напоминает басню Крылова, где царевича-львенка учили вить гнезда.

Непостижимая слепота, постигшая начальников и влиятельных лиц тогда как превосходное целесообразное боевое образование суворовских войск было в свежей памяти. И несмотря на всю эту нелепость, русския войска совершали подвиги едва вероятные.

243

Но во всем этом безобразии была и светлая сторона: чинопочитание и дисциплина, развитыя вполне до поразительности. В самое время разгула пирующих, когда обыкновенно происходят изъяснения в любви и целованья, начальник, по капризу, надуется и примет грозный вид: все встают; пьяный начальник делает выговор пьяному подчиненному, иногда отправляет на гауптвахту; подчиненный с кротостию агнца повинуется, не смея возразить ни одного слова; говорит: «виноват....» и отправляется на гауптвахту. Скоро после того начальник смягчается, просит всех усесться и повторяется невинное занятие. В нашем полку не было примера нарушения чинопочитания и ослушания.

Между нижними чинами пьянство было весьма ограниченное, за которое строго взыскивалось.

Еще одно замечательное явление, которое ясно выражает, что тогдашнее пьянство был, действительно, ребяческий разгул: когда мода на пьянство прошла, около двадцатых годов, то почти все те, которые пили мертвую чашу, совершенно отрезвились и некоторые не употребляли вовсе горячих напитков.

Я не могу не упомянуть об одном шутовском занятии в эскадроне ротмистра Турчанинова, расположенном в местечке Шатове, во время квартирования Елисаветградскаго полка в Вилкомире.

Ротмистр Турчанинов, в веселом расположении, любил совершать службы как бы в виде священника. Вот его любимое занятие: подпоручика Ицкова напоят мертвецки-пьяным, надевают на него саван, кладут в ящик, ставят в руки свечку. Турчанинов в рогожной ризе отпевает его. Эскадрон, с зажженными сальными свечами в карабинах, сопровождает покойника на холм близ местечка. Ящик с Ицковым ставят на курган, и оканчивают отпевание – безсознательное святотатство — и возвращаются домой. Ицков, проспавшись и отрезвившись к свету и продрогнув до костей, в саване, полным бегом, чрез местечко возвращается домой.

И, несмотря на все эти нелепости, войско, не получившее прямаго образования для боя, кроме строгой, достойной войск Густава Адольфа, дисциплины и субординации, производило блистательные, едва вероятные подвиги, и благодушно терпело все лишения, скудное продовольствие и недостаточную в зимние походы одежду. Здесь нельзя не припомнить весьма остроумную шутку безсрочно-

244

отпускнаго, в «Тарантасе» графа Сологуба, который, между прочим, разсказывает приблизительно следующее: «При осаде Силистрии, в глубокую осень, изношенныя шинели наши не могли обогревать тела. Ночью, в ужасный холод, бывало ляжешь на живот, да и накроешься спиной».

Была еще одна черная сторона: безжалостное, тиранское обращение с солдатами. Не только за преступления и проступки, но и за ошибки на ученье наказывали сотнями палок. На ученье вывозили палки, а если нет, то еще хуже: наказывали фухтелями и шомполами по спине. Много удушливых и чахоточных выходило в неспособные. И все это против проникнутаго благочестием, повиновением, преданностию, готоваго на всякое самоотвержение русскаго солдата – идеала воина!

Жестокость доходила до невероятнаго зверства. При производстве в офицеры из сдаточных, некоторые начальники скрывали полученный о том приказ, придирались к произведенному, наказывали его несколькими сотнями ударов палками, чтобы, по их словам, у него надолго осталось в памяти.

Юнкера были изъяты от телеснаго наказания, но для них придумали не менее телесныя наказания: ставили под ружье или карабины т. е. на каждое плечо клали по ружью, которыя наказываемый держал руками довольно близко от отверстия дула, и за спиной накладывали на эти два ружья еще по нескольку ружей. Я чувствую всегда невыразимую грусть при воспоминании об этом темном времени.

Если бы товарищи мои Елисаветградскаго полка, из которых остался в живых, может быть, я один, воскресли и взглянули на войско настоящего царствования, то они не поверили бы глазам своим. Войско, одетое покойно, тепло, с отменою ненавистных белых ремней, учебных шагов и ружья на левом плече, с чрезвычайно-улучшенным продовольствием, упрощенными уставами, уничтожением всего ненужнаго для боя, и превосходно образованное для прямой цели своей; в коннице — выезженныя лошади, которыя в полном повиновении у всадника; отмена унизительнаго для воина телеснаго накания, употребляемаго только для малаго числа разряда не безукоризненнаго поведения; войско, окруженное отеческим попечением всех видов; войско, образованное в грамотности...

Блистательных подвигов можно ожидать от подобнаго войска,

245

в котором развито чувство чести, и которое не утратило прекрасных качеств русскаго православнаго человека.

В 1812 году, Елисаветградский полк состоял в 1-м кавалерийском корпусе генерал-адъютанта Федора Петровича Уварова, вместе с полками: лейб-гвардии драгунским, уланским, гусарским и казачьим. Кроме других дел, в которых полк участвовал - с честью, корпус Уварова, в кровавой бородинской битве, оказал блистательный подвиг и незабвенную услугу. По распоряжению князя Кутузова, в то время, когда наш центр и левое крыло, под начальством незабвеннаго героя, витязя без страха и упрека, князя Барклая-де-Толли, у батареи Раевскаго, геройски бившиеся с превосходным в силах неприятелем, поражаемые с фронта картечью и с леваго фланга ядрами и гранатами, а в промежутках отражавшие многочисленныя атаки кавалерии, изнемогали — Уваров, атакою на конечность леваго фланга неприятеля, остановил напор на ваши центр и левое крыло. Сам Наполеон прискакал на угрожаемый фланг, также и вице-король италианский, который, при атаке Уварова, въехал в один из французских каре. Тогда только наш центр и левое крыло могли вздохнуть свободно. Атака Уварова имела, без сомнения, большое влияние на ход битвы, чему и казаки Платова, показавшиеся в тылу неприятеля, способствовали. Елисаветградский полк, при атаке, отбил два орудия, но не имел возможности увезти их.

Еще одна знаменитость в Елисаветградском полку из простаго сословия.

В отечественную 1812 года войну, во время отступления французов, когда незабвенною заслугою партизана Сеславина, открывшаго намерение Наполеона броситься на хлебородную калужскую губернию, и геройским подвигом Дохтурова, с своим корпусом отстоявшаго Мало-Ярославец, который восемь раз был взят приступом неприятелем и девять раз Дохтуровым, Наполеон был отброшен на знакомую ему смоленскую дорогу, в край, им разоренный, наш авангард, под начальством графа Милорадовича, подошел к Колоцкому монастырю.

Взятый в плен раненым в бородинской битве, лейб-эскадрона Елисаветградскаго полка радовой Самус, высокий, стройный, сметливый и блистательной храбрости, явился к графу, как начальник трехтысячнаго партизанскаго отряда, им самим собраннаго из крестьян окрестных деревень.

Бежав из плена, Самус нашел местность близ Колоцкаго мона-

246

стыря весьма выгодною для партизанских действий, и предложил крестьянам составить отряд, нападать на проходящие по операционной линии неприятельские обозы и команды, вооружив себя неприятельским оружием и патронами, которые они, во чтобы то ни стало, должны отбить у неприятеля. Сначала нападал он на малыя команды, и когда оружия и патронов было достаточно и отряд его возрос до 3,000 ратников, то он, сосредоточивая войска свои по звону колоколов, нападал уже на значительныя команды и один раз разбил на-голову целый баталион. Строжайшая дисциплина была им введена в отряд и неповиновение не имело места.

Самус имел также свою гвардию, в числе одной пехотной роты, шутовски одетую, которую он в строю представил Малорадовичу: французские пехотные мундиры, панталоны с штиблетами сверх лаптей, медныя латы французских кирасиров, крестьянския шапки, пехотныя ружья и сумы.... Я был очевидным свидетелем этой приятной и комической сцены.

Герой Самус просил графа послать с ним доверенное лицо в леса, пересчитать убитыя отрядом тела. Поверявший насчитал до 3,000.

Граф Милорадович произвел Самуса в унтер-офицеры, наградил знаком отличия военнаго ордена, и, по представлению графа, Самус скоро был произведен в офицеры.

Здесь полезно заметить, до какого позора и бедствия подвергается армия, в которой допущен упадок подчиненности и дисциплины: оскорбление жителей, грабеж, и в особенности поругание и осквернение святыни, довели до крайних размеров ненависть, злобу и чувство мести в религиозном народе, из котораго возникли многие герои. Бог напустил слепоту на гордаго, надменнаго Наполеона и он не мог уже сладить с распущенным войском.

Вот факт отвратительнаго поведения французов, не исключая и начальников.

Когда, после окончательнаго взятия Мало-Ярославца, я въехал на площадь, то увидел на церковных дверях надпись мелом: «Есuriе du general Guillemino» (конюшня генерала Гильемино). Войдя в церковь, я ужаснулся, найдя в ней полную мерзость запустения: все переломано, перековеркано и навоз!

В 1813 в 1814 годах, Еласаветградский полк служил везде с особенною честию; но подробности мне неизвестны, кроме незабвенной заслуги его в 1814 году при Сен-Дизье под начальством генерала Винценгероде. Когда Наполеон с своею гвардиею

247

и отборными войсками, в числе 40,000 человек, бросился с тыла на нашу операционную линию и император Александр Благословенный, своим превосходным стратегическим соображением, воспользовался надменным планом Наполеона и направился с союзными армиями на Париж, то барону Винценгероде, с 10,000 отрядом, дана была важная и отважная задача — усыпить Наполеона присутствием всей нашей армии и потом, по обнаружении обмана, удерживать напор его как можно долго. Винценгероде превосходно исполнил свое назначение: послал в Сен-Дизье с передовым отрядом квартиргеров, для занятия квартир государю, прусскому королю и фельдмаршалам Шварценбергу и Барклай-де-Толли, и тем выиграл много времени. Но когда Наполеон был ошеломлен известием, что император Александр, с союзными армиями на пути в Париж, уже отделился от него на несколько переходов, то он с яростью бросился на барона Винценгероде, который, с необыкновенным спокойствием и примерным устройством, отступая, удерживал натиск, продавая дорогою ценою крови каждый шаг. Здесь Елисаветградский гусарский полк, под начальством генерал-маиора Шостакова, находясь в конце арьергарда, оказал огромную услугу, с необыкновенною стойкостью выдерживая огонь неприятельской артилерии и отражая удары конницы.

Этим подвигом чести и самоотвержения, оканчиваю я летопись Елисаветградскаго гусарскаго, ныне ея величества королевы Виртембергской Ольги Николаевны полка, в рядах котораго имел честь служить восемь лет.

Граф Д. Остен-Сакен.

248