Апрель

1 апреля Барклай, докладывая императору о продвижении наполеоновских войск за Вислу, писал: «Все сии обстоятельства побуждают нас поспешить сколь возможно скорее, чтобы хотя несколько предупредить неприятеля, дабы он небезпрепятственно мог приступить к нашим границам…».

Отвечая военному министру 7-го числа, Александр I считал необходимым тщательно взвесить такое решение, поскольку в настоящий момент имелись абсолютно точные сведения (копия договора) о заключении австро-французского военного союза, а при малейшем движении русских армий за пределы границ война станет неизбежной.

Принять окончательные решения император был намерен по приезде в Вильно, а до тех пор Барклаю все же предписывалось принять «меры к тому, чтобы все было готово, и если мы решимся начать войну, чтобы не встретилось остановки»^[10].

Относящийся к этому периоду «Проект инструкции», составленный военным министром и адресованный начальнику штаба 2-й армии Э. Ф. Сен-При, тоже включает две части: «А» (наступательную) и «B» (оборонительную)^[11].

Вместе с тем еще до приезда Александра I к войскам в Дриссу был направлен полковник Эйхен 2-й для руководства работами по сооружению укрепленного лагеря, являвшегося одним из ключевых элементов плана К. Фуля.

Согласно этому плану войска ожидали нападения неприятеля на своей территории, и в дальнейшем на первоначальном оборонительном этапе использовался принцип уклонения от крупных решительных сражений.

На западной границе сосредоточивались две примерно равные по силе армии, которые взаимодействовали по довольно несложному правилу. Если одна из них обороняется, то вторая должна, напротив, наступать, стремясь при этом выйти противнику во фланг и в тыл. Когда же неприятель вынудит последнюю армию перейти к обороне, то его начнет атаковать первая и т.д.

По предположениям Фуля, если бы Наполеон двинул свои главные силы против расположенной в районе Вильно 1-й армии, то она отступила бы к Дрисскому лагерю. В то же время 2-я армия, действуя в соответствии с вышеуказанным правилом наступательно из района Волыни, должна была встретить на своем пути намного менее сильного противника.

В результате, преследуя 1-ю армию, главные силы противника оказались бы перед неприступным, по замыслу Фуля, лагерем, а их коммуникационная линия подвергалась бы ударам 2-й армии.

По мнению многих историков, автор данного плана был ярким представителем «кабинетных» стратегов. Он, например, предусмотрел в своем плане когда и какой населенный пункт будет занят теми или иными войсками, совершенно не учитывая при этом роль случайных факторов.

Но главный просчет Фуля заключался в слишком неверном представлении о силах, которые Наполеон предполагал использовать для похода в Россию. Ошибка в меньшую сторону по численности только первого эшелона его войск достигала 200 тысяч человек. При этом преодоление относительно небольшого расстояния от Немана до Дрисского лагеря не могло значительно ослабить неприятеля.

Имелись у данного плана и другие серьезные недостатки.

Так, две армии разделяло слишком большое пространство. И хотя между ними должен был располагаться еще небольшой обсервационный корпус (с операционной линией от Бреста на Бобруйск), данное обстоятельство создавало значительные проблемы в их взаимодействии. А у противника таких затруднений явно бы не возникло.

Разделение сил на две примерно равные армии в определенных ситуациях может быть эффективным решением, но такая оборонительная схема не является абсолютно лучшей, поскольку, например, уже при относительно небольшом численном превосходстве противник сможет извлечь больше выгод, направив на одну из армий равные ей силы, а на другую – все остальные.

Наступательное движение 2-й армии на коммуникации неприятеля было связано с известным риском, зависящим от того, насколько она будет удалена от своего «базиса» и 1-й армии, насколько окажется уязвимой ее собственная операционная линия и т.д. При этом допущенные во время данного движения ошибки или более ранние просчеты могли иметь самые печальные последствия.

По мысли Фуля Дрисский лагерь служил для 1-й армии надежной защитой во всех неблагоприятных ситуациях, и она смогла бы там успешно обороняться даже против значительно более сильного противника. Однако эта укрепленная по проекту и указаниям Фуля позиция к началу войны имела целый ряд серьезных изъянов, в силу чего она просто не соответствовала предназначенной ей роли. Еще менее надежным, по мнению К. Клаузевица, было стратегическое положение лагеря. И решение защищать его всеми силами 1-й армии, даже вместе с подкреплениями, неизбежно привело бы к настоящей катастрофе.

Обратимся теперь к упомянутому выше «Проекту инструкции» для Э.Ф. Сен-При. Согласно варианту «А» русские войска начинали военные действия переходом своих границ с дальнейшим движением в Восточную Пруссию (корпус правого фланга) и к Варшаве через Олиту, Гродно (1-я армия) и Люблин (2-я армия). При этом преследовались следующие цели:

«1) Отрезать, окружать и обезоружить войска неприятельские в герцогстве Варшавском и в королевстве Прусском находящиеся.

4) Возвысить славу нашего оружия в самом начале войны знаменитым и чрезвычайным подвигом и действовать к пользе нашей на дух тех народов, которые, по расположению своему, могли бы быть склоняемы на нашу сторону».

Хотя наступление предполагалось быстрым и решительным, следовало непременно избегать крупных сражений «с превосходнейшими или же с равными неприятельскими силами, когда нельзя наверно предвидеть счастливого успеха».

Вариант «B» вступал в силу, «когда армии наши из вышеозначенного наступательного положения отступят внутрь наших пределов», или если «неприятель предупредит нас, и война с нашей стороны начнется оборонительною». Для этого варианта также определялись действия всех соединений в трех основных возможных ситуациях, и в частности пути отступления. Правофланговому корпусу предписывалось отходить из района Шавли к Риге, 1-й армии – от Вильно к Дриссе, 2-й – от Луцка к Киеву. Там эти соединения должны были занять укрепленные позиции и ожидать атаки неприятеля.

В конце документа имеется следующее важное замечание: «Все предыдущие объяснения описывают токмо главное отличительное свойство операционного плана или Высочайше установленной системы, на основе коей война сия должна быть производима.

Касательно же подробностей исполнения и делаемых по оным распоряжений, то оные, по мере обстоятельств, управляются командующими и начальниками главных штабов».

И далее перечисляются основные «отличительные свойства» данного плана:

«1) Продовольствовать армию сколько можно более на счет неприятеля.

6) Ежели одна часть наших войск отступает пред превосходнейшими силами, то другая, которая будет сильнее противостоящего ей неприятеля, обратится ему во фланг и в тыл».

Историки справедливо находят много общего между данным документом (за исключением части «A») и планом Фуля, а именно: уклонение от быстрой развязки, т.е. решительной битвы, в начале кампании, две армии как наиболее крупные соединения на западной границе, принцип их взаимодействия, пути отступления, укрепленные позиции, где армии должны были ожидать атаки неприятеля.

Тем не менее, как выяснится позднее, Барклай и Фуль имели очень разные представления о реализации положений «Высочайше установленной системы».

Несомненно, обращает на себя внимание тот факт, что инструкция с изложением данной «системы» и «главного операционного плана» была направлена не главнокомандующему 2-й армией, а его начальнику штаба. Тем не менее, определенное представление об этом плане Багратион все же получил от военного министра и, отвечая ему 17 апреля, высказывал следующее мнение: «Я не могу скрыть от вашего высокопр-ства желание мое, чтобы наши армии даже в движениях оборонительных делали неприятелю сильное сопротивление, удаляя его от границ наших в продолжение всей кампании. Его единственная надежда в выигрыше сражения, и хотя осторожность требует, чтоб мы сколь возможно от сего удалялись, но и в случае потери с нашей стороны лишь в самой крайности должно помышлять об отступлении, толико во всех отношениях вредоносном». А «при начатии военных действий» Багратион рассчитывал получить «подробнейшие замечания», касающиеся его армии, от Барклая, которому «более известны политические дела и пункты, на которые неприятель устремит свои силы»^[12].

Бесспорно, особое место в русских предвоенных проектах занимает составленная в самом начале апреля П.А. Чуйкевичем записка «Патриотические мысли или политические и военные рассуждения о предстоящей войне между Россией и Францией и предложение средств воздвигнуть в Германии инсурекцию посредством вооруженной экспедиции»^[13]. Ее автор на основе изучения кампаний Наполеона, а также учитывая полученные сведения о силах его новой армии, считал, что в случае войны необходимо избрать оборонительный план действий.

В записке содержались следующие рекомендации:

«Главнейшее правило в войне такого роду состоит: предпринимать и делать совершенно противное тому, чего неприятель желает.

Уклонение от генеральных сражений, партизанская война летучими отрядами, особенно в тылу операционной неприятельской линии, недопускания до фуражировки и решительность в продолжении войны: суть меры, для Наполеона новые, для французов утомительные и союзникам их нестерпимые».

При этом Чуйкевич довольно верно определил численность первого эшелона неприятельской армии – 450 тысяч человек. Однако не только Фуль, но и многие другие русские военачальники полагали, что сил у противника будет намного меньше – 200-250 тысяч чел. И одна из причин такого мнения, вероятно, заключалось в том, что снабжать более крупную армию за счет местных ресурсов, и особенно в такой малонаселенной стране, как Россия, было крайне трудно, если вообще возможно.

В записке Чуйкевича также указывалось: «Быть может, что Россия в первую кампанию оставит Наполеону большое пространство земли…». А согласно изложенному в инструкции Барклая «главному операционному плану, от которого без Высочайшего повеления отступить не должно», это пространство, очевидно, ограничивалось опорными пунктами двух армий и двух отдельных корпусов – у Риги, Дриссы, Бобруйска и Киева.

В письме военному министру от 7 апреля Александр I считал необходимым принять большой (grande) план, чтобы «парализовать усилия австрийцев против нас». Его осуществление император поручил адмиралу П. В. Чичагову, который, согласно его запискам, накануне предложил направить Дунайскую (Молдавскую) армию во французские владения в Иллирии и Далмации, предполагая, что в этой «диверсии против Наполеона» русским будет обеспечена широкая поддержка сербов и других славянских народов.

Одобрив, по воспоминаниям Чичагова, этот замысел и назначая адмирала командующим Дунайской армией, Черноморским флотом и верховным правителем Молдавии и Валахии, Александр I сначала дал ему такие указания: «Дело в том, чтобы порешить эти нескончаемые переговоры с Портою и предложить ей наступательный и оборонительный союз, – в противном случае начать снова военные действия и принудить ее согласиться на это немедленно. Угрожать Черноморским флотом, который и будет действовать, когда потребует надобность. Стараться также возбуждать греков и все населения, которые находятся под гнетом Порты и которые привязаны к нам, как единством вероисповедания, так и старинными преданиями. Произвести диверсию в Далмации, сухим путем пли морем, смотря по уступкам, которые получатся мирным договором с Турцией».

В более подробной инструкции Чичагову говорилось следующее: «… коварное поведение Австрии, которая присоединяется к Франции, вынуждает Россию употребить все зависящие от нее средства, чтобы разрушить враждебные намерения этих двух государств. Самое главное, нужно употребить в нашу пользу воинский дух народов славянского происхождения <…>.

Вы должны употребить все возможные средства к воспламенению славянских народов, чтобы согласить их с нашею целью; например, обещайте им независимость, учреждение славянского государства <…>»^[14].

Многие историки обоснованно считают, что весь этот замысел, именуемый Далматинским, Адриатическим или Балканским проектом, был слишком авантюрным.

Прежде всего, как уже отмечалось, Турция в той ситуации была решительно против какого-либо военного союза с Россией, особенно наступательного, в котором, например, предполагалось совместное вторжение во французские владения. Вместе с тем подобный военный союз, по-видимому, не нашел бы никакого понимания у руководителей сербского восстания.

Весьма сомнительно также, что удалось бы «воспламенить» славянские народы, которые не испытывали угнетения со стороны турок и исповедовали религии, отличные от православия. Не имелось и твердых оснований рассчитывать на упоминаемое в инструкции недовольство венгров. И даже при успешном создании «значительного ополчения» оно, конечно, не являлось обученным регулярным войском.

Необходимое большое количество оружия и боеприпасов, а также финансовую и военно-морскую помощь предполагалось получить от Англии. Однако официальные переговоры о мире с ней успешно завершились лишь в начале июля, а до тех пор британское правительство отказалось рассматривать подобные просьбы и предложения. И позднее они могли быть и отвергнуты.

«Воспламенение» же славян, и особенно их вооружение с обещаниями создать для них независимые государства, скорее всего, вызвали бы очень серьезную обеспокоенность, прежде всего, у Австрии и Турции. При этом всякие неосторожные действия в отношении первой империи (и, конечно, вторжение на ее территорию) вполне могли привести к ее более масштабному участию в последующих боевых действиях. Заметим также, что, выполняя свои союзные обязательства, Австрия должна была оказать помощь Франции в случае нападения на нее третьей державы.

Переговоры о мире с Турцией оставались по-прежнему трудными, поскольку ее правительство находилось под большим влиянием и внешних, и внутренних политических сил, выступавших против прекращения войны. И вышеуказанные весьма активные действия на ее территории, одновременное стремление «принудить» ее к военному союзу и поход русских войск к Адриатике могли, видимо, лишь создать новые и, скорее всего, серьезные затруднения в столь важных для России переговорах. И в то же самое время значительные силы, предназначенные для данного похода, находились бы очень далеко даже от Днестра и Прута.

9 апреля Александр покинул Петербург и 14-го приехал в Вильно. На схеме 1 показано расположение русских сил у западных границ к этому моменту (на уровне корпусных штабов). На ней также отмечены (стрелками) перемещения войск накануне – присоединение ко 2-й армии 15-й и 9-й пехотных дивизий, переход 7-й и 24-й дивизий в состав отдельного обсервационного корпуса Эссена (он включал также 28 эскадронов 3-й кавалерийской дивизии), 11-й и 23-й – из этого корпуса в состав 1-й армии.

Дислокация войск вполне соответствует варианту «B» инструкции Барклая, и предусмотренные в нем пути отступления двух армий и отдельных корпусов Витгенштейна и Эссена обозначены сплошными линиями (например, от Вильно к Дриссе).

Любопытно расположение запасных батальонов. В конце месяца 15 из них находились в Риге и Динамюнде (еще 3 в Виндаве и Либаве), 30 – в Динабурге, 2 – в Борисове и всего один – в строящемся Дрисском лагере. Еще 48 батальонов предполагалось направить в Бобруйск, Мозырь и Киев.

3-ю резервную обсервационную армию планировалось создать из резервных же войск: 43-й – 47-й пехотных и 15-й, 16-й (а также «запасной» 12-й) кавалерийских дивизий. Назначенный в марте командовать этой армией А. П. Тормасов упоминает о них даже в рапорте от 20 июня. Район дислокации этой армии был определен от Житомира до Тарнополя (на схеме 1 показан условно). Однако к середине апреля там дислоцировались многократно меньшие силы, и в частности вместо 60 батальонов в Житомир из Киева были направлены только 12 запасных (15-й и 18-й пехотных дивизий).

В соответствии с «Учреждением для управления Большой действующей армией» прибытие российского императора в главную квартиру 1-й Западной армии означало, что он автоматически вступал в командование данным соединением. Любопытно, что и Барклай при этом остался в своей прежней должности.

Но кто возглавлял все войска на западной границе, а также резервные части, осуществляя координацию их действий? Фактически в начале войны эти функции попытался выполнять Александр I, имея, конечно, немало советников и помощников. Но официального назначения на этот пост не было до 8 августа. И, по распространенному мнению, указ императора о том, что он принимает на себя командование войсками, естественно, возложил бы на него всю ответственность за исход кампании. А с другой стороны, российский самодержец, разумеется, мог и без подобного указа отдавать распоряжения любым армиям, дивизиям и полкам.

В Вильно он принял окончательное решение не начинать военные действия первым, в чем, по мнению многих историков, большую роль сыграли и политические соображения. А диверсию «к стороне Далмации и Адриатического моря» в дальнейшем предполагалось осуществить лишь после нападения противника на Россию.

В качестве оборонительного проекта Александр I мог использовать и план своего советника Фуля, и совпадавший с ним в основных положениях вариант «B» Барклая. Однако существует мнение, что первый являлся только маскировкой истинного замысла, и далее этот вопрос будет рассмотрен более подробно.

Во всяком случае, российский император прислушивался к мнению не только Фуля и военного министра, но и других лиц. К их числу, например, относят Л. Л. Беннигсена.

Согласно его «Письмам о войне», Александр I встретил этого генерала «чрезвычайно милостиво» 14-го, вскоре (проходит не более трех дней) дал ему личную аудиенцию, во время которой удостоил его чести состоять при своей особе. Беседуя с государем, Беннигсен заметил, что считает «опасными позиции наших войск в том виде, как они являются в данную минуту, по причине значительного удаления войск одно от другого». По его мнению, «надлежало, не теряя времени, сблизить вторую армию с первой», так как неприятель мог, например, устремиться между ними «с большой массой сосредоточенных войск», чтобы прервать их сообщения и «воспрепятствовать им взаимно поддерживать одна другую». И еще в тот же день, когда состоялась аудиенция, Александр I приказал «Волынской армии вступить в Гродненскую губернию»^[15].

Однако на самом деле распоряжение о движении 2-й армии в район Пружан было направлено Багратиону только в начале мая. Заметим также, что это решение считали правильным и другие военачальники (в том числе Барклай).

Так, еще 7 апреля император ознакомился с запиской П. М. Волконского, начинавшейся словами: «Настоящее расположение войск наших в Шавле, Вильне, Пружанах и Луцке на предмет оборонительных движений кажется мне неудобным, потому что занимают большое пространство, и сообщение между армиями и корпусами весьма отдалено».

Автор этого документа предполагал, что главные силы неприятеля будут сосредоточены в Варшаве, а их дальнейшей операционной линией станет направление на Слоним, Несвиж, Минск, Борисов и далее. Исходя из этого, он предлагал сблизить армии к указанной линии. При этом значительно изменялась дислокация 1-й армии – она должна была перейти в Белостокскую область (правофланговый корпус Витгенштейна – к Ковно).

А 29 апреля Волконский подготовил новую записку, в которой сохранялся основной смысл предыдущей – намного сократить пространство между армиями, расположив их таким образом, чтобы противник не смог разделить их и разбить порознь^[16].

Каковы были намерения Наполеона в тот же период?

В письме Бертье от 3 (15) апреля он предписывает не оставлять дивизии Даву слишком долго в Данциге и начать их выдвижение в сторону Эльбинга, сообщая также о том, что в ближайшее время направит корпус Удино к Мариенвердеру, а корпус Нея – к Торну.

Через три дня Наполеон в подробных инструкциях для Даву уточняет, что его войска все же не идут далее Вислы. При этом маршал должен был принять все меры к тому, чтобы ничем не беспокоить русских, позволяя им даже занять Мемель, если это не будет с их стороны объявлением войны. Однако если бы она и началась наступлением противника на Варшаву, Даву предписывалось лишь обеспечить защиту этого города^[17].

В том же письме Наполеон указывал, что рассчитывает сосредоточить всю свою армию на Висле к 3 (15) мая, когда, по его мнению, появилась бы трава, достаточно пригодная, чтобы кормить ею лошадей. И, таким образом, ему требовался еще почти месяц для осуществления своего замысла. А до тех пор начало масштабных боевых действий было для него, по всей видимости, нежелательным.

Свой главный «кулак», которому отводилась весьма значительная роль в будущей кампании, Наполеон создавал на северном фланге. При этом распространялась различная дезинформация для маскировки его истинных замыслов. Так, например, по слухам ожидался приезд французского императора в Варшаву. А в уже упоминавшейся записке Волконского от 5 апреля вывод о том, что «сборное место главных сил неприятельских» будет в Варшаве, сделан на основании получаемых о противнике сведений, которые, очевидно, были слишком далеки от истины.

Весьма любопытно также приложение к донесению И.Н. Эссена от 14 апреля. В нем сообщается, что неприятельские войска «в довольно знатном количестве» уже находятся в Варшаве, «а другие туда следуют», и далее все эти силы «под начальством маршала Даву» двинутся через Люблин и Замосць «до самой границы Галиции». В то же время «маршал Ней, следуя сзади с корпусом», будет действовать против русских войск, расположенных у Бреста^[18].

27 апреля (9.5) французский император покинул Париж. Но, придавая большое значение стратегической внезапности, он направился не на Вислу, а в Дрезден формально для встречи со своим тестем Францем I и другими монархами.

До своего отъезда Наполеон отдал распоряжение графу Л. Нарбонну-Лара отправиться к Александру I с письмами, якобы написанными до получения российского ультиматума. В этих письмах по сути дела не было ничего нового, и на самом деле Наполеон хотел «усыпить бдительность» своего противника, что-нибудь узнать о его военных планах и выиграть время для завершения последних приготовлений.