РУССКО-ЯПОНСКИЙ МИР

Живопись. 20.02-7.03.2014

Художник нам изобразил / глубокий обморок сирени… (Осип Мандельштам)

Данный проект ни коим образом не отражает вяло текущие проблемы спорных островов и заключения мира с Японией. Нет и нет! Он в другой вселенной - в пространстве искусства и состоит из 15 пар живописных холстов. Их темы - кимоно, гейши, фонарики, икебана, якудзе, суши, оригами, покемоны и др. Каждое полотно представляет собой удивительно органичный, естественный сплав двух культур - японской и русской c их стилистикой традиционных приемов изобразительного и прикладного искусства. Импульс этого проекта - в детстве художницы, когда она испытала восторг, впервые получив в подарок японские игрушки. Непреходящее восхищение заставило ее по мере взросления серьезно изучать историю японского искусства и постоянно сравнивать две культуры, две истории и отношение к прекрасному японцев и нас, русских.

В истоках традиционных японских искусств - древнее китайское искусство, которое японцы, оказавшись в замкнутом островном пространстве, не разрушали, а на его основе выработали свой, новый, чисто японский стиль. Так же японцы поступили, выйдя из изоляции в ХIХ веке, приспособив под себя европейское искусство. Создавая данный проект, Белявская почувствовала нечто общее между двумя культурами - так возник под ее кистью русско-японский мир искусств. Это, например, изображения гейш, традиционно одетых и причесанных, однако их лица и рисунок одежд явно соотносятся с дымковскими игрушками, ими же расписывает художница и японские фонарики на соответствующих холстах. Четыре холста посвящены кимоно. В центре одного из них расположилось окно, богато украшенное традиционной русской резьбой и занавеской из вологодских кружев, ткань кимоно также разрисована элементами этих кружев. Японским монстрикам - покемонам художница также находит близкие объекты в народных русских промыслах. На спинах кимоно якудзе крупно даны русские православные храмы, которые в виде татуировки имеют определенный смысл в русской традиционной криминальной эстетике.

Итак, импульс проекта - в детстве художницы, стимул - в ее любви к искусству и различным культурам. Восхищение красотой, любование природой, восприимчивость к новым явлениям с одновременной бережностью по отношению к традициям, но не догматизм - вот стимулы для японского народа. Смешивая элементы и объекты двух культур, Белявская заставляет зрителя задуматься. Японцы останавливают прекрасные моменты жизни для любования цветением вишни, первыми хлопьями снега, отражением лунного света в каплях росы. Увы, мы проходим мимо, не оглядываясь, смотрим, но не видим. Поэтому хиреют наши промыслы и ремесла, в то время, как японцы их поддерживают, продолжая использовать в быту. О многом можно задуматься, разглядывая картины Белявской, - такие экстравагантные, богатые по цвету и декоративным мотивам, полные причудливых образов. Нам кажется, что картины Белявской наиболее близки к искусству раннего периода Эдо (конец ХVII века), отличающегося роскошью, многоцветностью, фантастичностью.

Фудзивара-но Садаиэ: Где он, ветер / Цвета вишневых лепестков? / Скрылся бесследно./

А скажут: "Земля как в снегу. / есть еще чем любоваться!"

Ирина Филатова.