Таких художников дал России Саратов, обладающий прекрасным Радищевским музеем." Так писал летом 1918 года Игорь Грабарь, известный живописец, художественный критик, историк искусства, реставратор и музейный деятель, на страницах сборника "Кооперация и искусство", изданного в Москве в начале 1919 года.

В этом сборнике, вышедшем под эгидой Комитета по охране художественных сокровищ при Совете Всероссийских кооперативных съездов, выступили со своими статьями крупнейшие искусствоведы и художественные критики: Н.Романов, П.Эттингер, А.Чаянов, А.Эфрос. Момент был достаточно тревожным: памятникам культуры при начавшемся хаотическом их перераспределении угрожало немало опасностей. И так понятен пафос тревожной статьи Грабаря "Очнитесь, граждане", которая завершалась призывом: "Собирайте, свозите, охраняйте священное всенародное достояние, устраивайте свои волостные и сельские хранилища-музеи на благо себе, потомству и всей России".

Судя по всему, Комитет по охране художественных сокровищ не присоединился к модному тогда лозунгу "Грабь награбленное!". Видя в пополнении провинциальных музеев произведениями искусства "дело исключительной важности", кооператоры приобретали их на средства специального фонда, созданного "отчислениями отдельных кооперативных обществ". А их закупочной комиссией руководил человек обширнейших знаний и безупречного вкуса, искусствовед и писатель П.П.Муратов.

Несколько произведений зарубежного и русского искусства было передано Комитетом Саратовскому художественному музею. И среди них "Девушка на балконе" В.Э.Борисова-Мусатова. Виктор Эльпидифорович Борисов-Мусатов (1870-1905) - уроженец нашего города. Когда здесь распахнул свои двери Радищевский музей, ему было 15 лет. Трудно переоценить значение тогдашней музейной коллекции в творческом становлении блистательного живописца, которого справедливо считают родоначальником саратовской школы художников. Но тогдашнее руководство музея не слишком торопилось с признанием его творческих достижений. При жизни художника в музей не попало ни одно из его произведений.

Первая картина Борисова-Мусатова - "Осенний мотив" - поступила в музей лишь в 1910 году как дар вдовы художника. Через два года его сестра предложила музею приобрести три этюда к незавершенной картине "Жатва", материал к которой он собирал в окрестностях Саратова. Это предложение вызвало разногласия внутри педагогического комитета Боголюбовского рисовального училища и Радищевского музея, ведавшего тог- да собирательской деятельностью. Но по счастью, все три этюда остались в музее.

Таким образом, "Девушка на балконе", именовавшаяся тогда этюдом "На террасе", стала пятым произведением Борисова-Мусатова в коллекции Радищевского музея. Посылая этот этюд, Комитет по охране художественных сокровищ просил экспонировать его с подписью: "Народу русскому на благое просвещение - Русская кооперация". Трудно сказать, исполнялось ли когда-либо это пожелание, и работа эта прочно обосновалась в постоянной экспозиции, покидая ее только ради участия в престижных столичных или зарубежных выставках.

В сборнике "Кооперация и искусство" дана лаконичная характеристик этого произведения, подаренного музею его автора: "Начало XX века отмечено значительным расцветом русской живописи. Появляется ряд мастеров, подаривших нашему искусству длинный ряд превосходных творений. Среди тех, кто особенно выделился в эти годы, значится и имя почившего уже Борисова-Мусатова

При всей своей незаконченности этот мусатовский этюд пленяет обычными чарами таланта этого безвременно от нас ушедшего мастера. Прелестна благородная и своеобразная гамма красок холста с ярко освещенной верхушкой дерева на фоне, и тихой музыкальностью веет от замечтавшейся на террасе девушки. Судя по импрессионистической трактовке дерева, этюд, вероятно, был написан в ближайшие годы по возвращении Мусатова из Парижа, то есть в самом начале текущего столетия. "На террасе" предназначена для радищевского музея в Саратове как дань городу, где родился и жил Мусатов".

Безымянный автор обозначил главное: сочетание в этюде натурного и поэтически- условного, подспудный декоративном цвета при видимой импрессионистичности пейзажного фона. Не случайно при взгляде на этот холст вспоминается цветаевское: "День без страсти и без дум. Старинный и весенний..." Ибо сама среда здесь метафоризируется: вневременная "старинность" отрешенно- мечтательной девушки в кринолине и живая конкретика солнечного весеннего дня не спорят между собой. Непосредственность пейзажного видения и ретроспективная "мелодия грусти старинной", столь любимая художником, органически сливаются в его полотне, рождая совершенно особую мусатовскую стилистику, которую не спутаешь ни с чьей.

"В его лиризме исчезает все временное и местное, и поэзия жизненного уклада сменяется чистейшей и тончайшей поэзией душевной жизни", - писал о творческом методе Борисова-Мусатова необычайно высоко оценивший его наследие П.П.Муратов. Действительно, поэтические и скорее даже музыкальные внушения Борисова-Мусатова не терпят "досказанности", топографической или иконографической расшифровки. Это мало что прибавляет к "гипнотизирующему очарованию" (И.Грабарь) мусатовской живописи. Поиски действительных усадебно-парковых ансамблей или реальных прототипов его персонажей важны скорее биографу, Нежели зрителю. Ибо, преображенные его творческой волей, они обретают черты "условно-реальной" усадебности или характерно мусатовской девушки, кочующих из картины в картину.

Скорее, художника заботила созвучность фигур и пейзажного фона. Не случайно своей внеиндивидуальностью они вызывают у некоторых исследователей "представление об "оживших" парковых скульптурах". Одевая их в старинные платья, художник, воскрешая забытое былое, заботится также и об их естественной "вписанности" в пейзаж: "Женщина в кринолине менее чувственна, более женственна и похожа на кусты и деревья", - говорил он своему саратовскому приятелю виолончелисту М.Е.Букинику. Самое главное в картинах Мусатова то, что высвечивается как бы помимо их живописного сюжета, та зримая музыка, которая не поддается словесному определению.