C 17 февраля в Трьяковской галерее на Крымском валу открыта для публики выставка "Андрей Красулин: образ жизни". На вернисаж выставки пришло очень много людей, которые интересуются творчеством художника. Поэтому считаем целесообразным поместить дополнительную статью-беседу с Андрем Красулиным.
Любое искусство - в общем-то абстрактное. Существует какое-то бытие форм, которое не связано с настроением, состоянием, восходом солнца. И все равно это чем-то обусловлено стуком колес? Вот в русских работах, даже в абстрактных, всегда обязательно вылезает какой-то Серов - стога, природа, тоска..."
К этому по-человечески переживаемому минимализму Красулин имеет самое непосредственное отношение. Как раз здесь центр его жизнетворческой философии: уверенность, что художник не устанавливает порядок в мире, а лишь акцентирует его, делает явным. Совсем с наглядной парадоксальностью это выражается в скульптуре, каковая по природе своей предполагает тактильность, телесный объем и пространственный охват. В данном же случае материя часто оказывается включена в иную метафорику - "метафорику духовных взлетов, роста и становления". Деревянные объекты возносятся как бы не вполне уверенно - с отклонениями от вектора, с тем легким, но нарушающим волевой, императивный характер устремленности креном, который можно счесть как следствием вслушивания в органику цветения формы, так и результатом вопросительной рефлексии (в связи с последним существенными кажутся склоненные навершия скульптур). Быть может, так являет себя и подспудная борьба художника с собственным артистизмом, в заданной системе эстетических (а по существу и этических) координат ощущаемым как ненужное своеволие.
Такого рода сдержанность, в сущности, антиавангардна - если, как это обычно и принято, считать авангард однозначно демиургической, преобразовательной программой. Однако, как представляется, правильнее подходить к понятию дифференцированно. Ведь в развитии культуры ХХ столетия, возникшей благодаря мощному авангардному импульсу, можно выделить по меньшей мере две линии. И только одна из них, условно говоря, идущая от Малевича, связана с пафосом великого - с изменением мира и перенастройкой глаза, с насильственным подчинением живого материала абстрактному геометрическому закону. Другая же (она в меньшей степени "на слуху"), напротив, питал ась противоположным - поисками универсального языка вне теорий и деклараций, в свободной от воздействий личной воли "истине" материала, во внутреннем структурном устройстве самой при роды. В данном кругу, или, лучше сказать, кругах - поскольку в этой линии сходятся конструктивизм Татлина и "органическая концепция" Матюшина - берет начало перспективная утопия "тотального дизайна" (реализовываемая не только в функциональных вещах "для жизни", но и, например, в лишенных практического назначения, "избыточных" татлинских контррельефах); здесь в ходу были культ ручной работы, апология художественной честности, всякого рода вслушивание в органику сущего, опять-таки понимаемого как бедное, лаконичное, простое. И по отношению к этому художественному пространству Красулин выступает в роли полноправного наследника (Галина Ельшевская).
