Экспертный совет "Мастерской Арт Москва" отобрал проекты из числа представленных на конкурс. В short-list премии вошли: Виктор Алимпиев, Сергей Братков, Владимир Логутов, Анатолий Осмоловский, Давид Тер-Оганьян, Цапля (Егорова Ольга), Николай Олейников, Дмитрий Виленский /рабочая группа "Что делать?"/, Сергей Шеховцов. Во вложенном файле находятся тексты членов Жюри, комментирующих работы этих авторов.

Из этих проектов выбран победитель, которым стал Давид Тер-Оганьян с проектом "Операция", получивший денежную премию в размере 5000 евро, а также возможность организации персональной выставки на АРТ Москве 2005.

Мнения жюри:

1. Глюкля (Фабрика Найденных Одежд).

Олеся Туркина: Фабрика Найденных Одежд - это интервенция искусства, всегда уже вторичного по отношению к осваиваемому пространству, на территорию секонд-хэнда - мира поношенных платьев и истертых чувств. Это работа по оправданию сентиментальности в эстетике и эстетики в сентиментальности.

Александр Панов: Если коллекция работ актуального художника превращена в магазин - мы победили! Если магазином заведует художница - мы победили вдвойне!!! Если обаятельнейшие статистки самоотверженно участвуют в проекте, с трудом понимая его суть, - идея овладела массами. Перед нами Бастилия, Эрмитаж и ЦДХ. Успеха!

Ирина Кулик: Вместо того, чтобы заставлять одежду говорить о нас, следует помолчать и дать вещам рассказать собственные истории. Эту одежду надо не приобрести, но приютить. Сэкондхэнд как антиконсюмеризм, сентиментальность как усмирение гордыни.

2. Виктор Алимпиев.

Ирина Кулик: Тайны мироздания в рутине школьной лабораторной. А вдруг все молнии и зарницы полыхают лишь потому, что школьницы прилежно барабанят обкусанными ногтями по партам, и грозы кончаются со звонком на перемену?

Олеся Туркина: "Зарницы" - пост-минималистское видео не только потому, что во время видеосъемки школьниц, выстукивающих ноготками коллективный ритм, автор вдохновлялся музыкой минималиста Стива Райха; но потому, что он придал образность закольцованному шуму ногтевой перкуссии, разделенной тишиной приложенных ко рту ладоней, разрешающейся в шумовых помехах разрывающих экран зарниц.

Екатерина Деготь: Визуальная формула этого фильма застревает в голове подобно мелодии шлягера; вместе с тем, в отличие от мелодии, спеть эту формулу нельзя, и она сутками, что называется, висит на нашем душевном сайте, оставляя нас полностью пассивными перед навязчивостью внушения. Суггестия - внушаемость - кино как коллективное принуждение - визуализация эротического волнения: темы Алимпиева выкристаллизовываются все яснее и все совершеннее.

3. Сергей Братков.

Николай Молок: Сергей Братков схватывает моменты. Упавший милиционер - это трагедия русского спорта и шедевр русского искусства.

Олеся Туркина: "Милицейский кросс" - это и один из главных московских перекрестков, увенчанный постовым, и тот крест бесправия и всевластия, который несет на себе "представитель власти", и напоминание о супрематической композиции. Форма лайт-бокса позволяет соединить в фигуре креста, перекрестка, "кросса" многозначность социального памфлета, рекламы и городской фрески.

Екатерина Деготь: Милиционер, упавший на асфальт едва передав палочку эстафеты, не кажется усталым, - рубашка его не взмокла. Физического усилия не было - не моральная ли мука сразила его и повергла ниц, как на горе Фавор? Милиционеры Браткова - давно уже люди вообще, несчастные сыны человеческие, в отличие от Милицанера - Великого Начальника у Пригова. Эстафета еще не передана - на соседнем лайтбоксе некстати зависает чья-то ладонь. Момент разрыва еще продлится.

4. Владимир Логутов.

Екатерина Деготь: Я очень люблю указания и советы. Чем более они конкретны, тем лучше успокаивают, и необходимость им следовать как-то отпадает сама собой. В работе Владимира Логутова мне нравится то, что весьма теоретически правильные рассуждения о том, каково должно быть русское видео, - как словесные, так и снятые как раз-таки на видео - не доходят до изготовления собственно русского видео. Это зависание на предварительной стадии - мне кажется, признак по-настоящему современного художника.

Александр Панов: Попадание в шорт-лист "регионального" (так теперь принято называть жителя глубинки) художника означает, что и регионы дело современного искусства знают. А сверхироничная по отношению к современному искусству работа, разоблачающая его очевидные механизмы изнутри, означает, что дело - в надежных руках. Только пусть молодые зрители инсталляции Логутова не принимают инструкции всерьез. У нас все еще будет!

5. Давид Тер-Оганьян.

Милена Орлова: Давид Тер-Оганьян остроумно соединяет историю искусства с просто историей и дает убедительный ответ на вопрос - возможно ли искусство после Беслана. Возможно.

Александр Панов: Русское современное искусство целиком вышло из абстрактной по первичным формалистическим признакам всеобъемной шинели -не то Малевича, не то Злотникова. Тулупчик, конечно, жмет, но мы его не сбрасываем.

Ирина Кулик: Речь не о терроризме, но о всевластии параноидальных теорий заговора, при которых даже самое отвлеченное искусство для искусства не может оставаться вне подозрений - и поэтому должно стать ангажированным по собственной воле.

Екатерина Деготь: Искусство не невинно, как бы ни были невинны его краски. Это, конечно, не картины о захвате, но картины самого захватчика, каким всегда является настоящий авангардист. Признание в том, что даже у абстрактного искусства всегда есть смысл; что это всегда есть проект будущих действий; и что эти действия суть война, - все это требует большого художественного мужества.

6. Сергей Шеховцов.

Николай Молок: Поролоновые голуби - искусственный мир. Сергей Шеховцов балансирует на грани реальности и действительности. И всегда выигрывает.

Александр Панов: Сделать из поролона, до сих пор остающегося кошмаром для советских граждан, у кого в любое время дуло из окон, произведение искусства. Заставить верить, что это - произведение искусства. Убедить, что ничем иным оно не является. И ездить с этой артифицированной гадостью по миру!.. У них в Сан-Пауло из окон не дует. У них один Шеховцов на уме.

Милена Орлова: Сергей Шеховцов своими поролоновыми фигурами вдохнул новую жизнь и энергию в традицию классической скульптуры, казалось, навсегда угасшую в русском искусстве. Используя опыт американского поп-арта в том, что касается материала, он вписывается в хрестоматийный ряд русского бытописательского реализма - в том, что касается сюжетов. "Голуби" - современная реплика на передвижническую "всюду жизнь".

7. Анатолий Осмоловский:

Николай Молок: Филигранная работа художника. Лакировка, полировка, шлифовка. Ювелирная работа Анатолия Осмоловского.

Милена Орлова: Эти абстрактные скульптуры дают новый повод к дискуссиям о революциях и контрреволюциях в искусстве. Осмоловский остается радикалом - радикален поворот его карьеры от социально ангажированных политических работ к так называемому "чистому искусству", и возможно, в этом повороте и кроется новая революционность.

Ирина Кулик: Жуки, мозги, орехи. Хитиновый панцирь, защитная скорлупа и в то же время кора мозга, необходимое "железо" мышления - именно таким, надо думать, видится художнику абстракционизм, к которому он внезапно обратился в последнее время.

Екатерина Деготь: Два абсолютно идентичных ореха в ряду орехов есетственно разнообразных выступают как некое неприятное напоминание. О технике? О смерти природного? О смерти вообще? Осмоловский вписывает себя в большую традицию: русское искусство, все еще удивленное реформами Петра, всегда было наиболее интересным на путях исследования механизмов сходства, подобия и изображения.